Эволюция духовности - страница 16

– Понимаемо ли твое учение?

– Я исчерпал то, что было доступно моему пониманию, и проложил к нему путь другим, но архиважно, чтобы другие поняли то, что я пытался понять и в чем не преуспел, а также, чтобы они не преступали смысловую меру разумности познания. Умопостижение имеет предел разумности и самосознания, за которым разверзнута смысловая бездна.

– Становятся ли люди умнее?

– Это не важно, если не становятся добрее.

– Твое учение истинно?

– Во всяком учении истина имеет долю в реализуемом методе мышления мышления, а не в его результате.

– В чем заключалось твое предназначение?

– Показать пример возвышения в мышлении мышления до формы форм всеобщего блага.

Леонида Утесова пригласили выступить в клубе НКВД. Певец, выйдя на сцену, предварил свое выступление обращением к сотрудникам Комиссариата внутренних дел:

– Как хорошо, что я стою, а вы все сидите.

Узнав о заключенном контракте на закупку СССР зерна, Черчилль съязвил:

– Я всегда думал, что умру от старости, но, когда Россия, кормившая всю Европу, стала закупать зерно, я понял, что умру со смеху.

Посол Российской империи в Турции на выпад турецкого посла в России:

– А у вас в России много дураков!

Ответил:

– Да, многовато. Но мы их всех называем турками.

На предложение внести поправки в одну из своих пьес, Оскар Уайльд ответил: «Кто я такой, чтобы править шедевр?»

Однажды поутру мудрый человек, запечатлевший нам в назидание эту сцену, проходил мимо людей, которые двуручной пилой старательно распиливали толстое бревно. На обратном пути картина не изменилась, хотя время близилось уже к полудню.

– Почему бы вам не наточить пилу? – удивился он.

– Нам некогда точить пилу, нам надо распилить бревно, – последовал возмущенный ответ.

В древнем Египте перед уходом человека в мир иной ему задавали два вопроса:

– Познал ли ты радость в жизни? Доставил ли ты кому-нибудь радость в жизни?

Не понапрасну ли люди прожили 50 веков, если эти вопросы всё ещё актуальны?

На Ялтинской конференции, обсуждая послевоенные границы Польши, Черчилль при молчаливом одобрении Рузвельта категорически возражал против присоединения Львова к СССР, аргументируя:

– Львов никогда не был русским городом.

На что Сталин возразил убийственным аргументом:

– А Варшава была.

Один болтун, докучавший Аристотелю своим пустословием, спросил его:

– Я тебя не утомил?

– Нет, я тебя не слушал, – ответил философ.

На вопрос о своём самочувствии в столетний день рождения Юби Блейк констатировал:

– Знай, что доживу до такого возраста, я бы больше следил за собой.

В подтверждение довода о том, что в искусстве форма всё, а материал ничего не стоит, Генрих Гейне сослался на ответ портного Штаубе, когда того спросили:

– Почему вы берёте за фрак, сшитый из сукна заказчика столько же, сколько за фрак, сшитый из собственного сукна?

– Я требую плату за фасон, сукно же дарю.

Язычник спросил святого Феофила Антиохского:

– Покажи мне своего Бога.

– Покажи мне твоего человека – и я покажу моего Бога. Покажи, что очи души твоей видят и очи сердца твоего слышат, – последовал ответ.

Философ спросил Антония Великого:

– Отче, как ты можешь быть счастлив, будучи лишён утешения, подаваемого книгами?

– Моя книга – это природа сущего, и когда хочу читать Слово Божие, эта книга всегда передо мной, – ответил праведник.

В сухом остатке от институтского курса автора осталось только отечески снисходительное добродушие нашего умудрённого жизнью декана Петра Марковича Бугая по отношению к нашим, как нам тогда казалось, лихим и весёлым студенческим проделкам. Сегодня, спустя пол века, я понимаю, что он подтрунивал над нами, пряча под маской лукавой строгости, воспоминания о своих былых, видимо, куда более лихих студенческих проделках. А своё добродушное отношение к студенческому куражу он, судя по всему, перенял… у своего декана… В феврале 1974 года мне (единственному студенту) выпала честь присутствовать на банкете по поводу 70-летия профессора Куколева Г.В.