Лазарь настолько привык к этим своим СОНПРИХОДЯЩИМ детям, что даже днем, когда бодрствовал, не смог бы ответить с увернностью: есть у него дети или нет. У Валечки, у этой определенно были только наряды и сплетни; ей и дети-то небось ни разу не приснились. Как она ему фигой ударила по носу. Антисемитка.
Утром он вспомнил про сон и не знал, как его истолковать. И ему стало страшно.
В метро Лазарь пробился к темному стеклу дверей вагона и закрыл лицо газетой. Мало ли. На нем написано, что антисемит тоже. Увидят, что жидовская морда, и расквасят сопатку.
Шесть дней в газете «Правда» израильтяне терпели поражение. На седьмой день Насер надел на голые ноги альпинистские ботинки. Так он спешил.
Осень пришла – никто не заметил. Не до осени было. В Польше сионистская молодежь декламировала Мицкевича. В Праге сионистские писатели дудели в Дубчеку. А что творилось во Вьетнаме? Что там вытворяли сионисты? То-то и оно.
5 ноября в техотделе сдвинули столы и, невзирая на международный климат, выставили бутылки с вином и водкой. Мужчины в обед плотно пообедали и теперь пили, словно смазали глотки слюной, и лица их становились все краснее. Лазарь разыгрывал из себя свойского парня, Ларионова щекотали позванивающие медали; дорвался до спиртного и Лупенков. Не пил, не пил – и здрасьте пожалуйста.
– А вот знаю анекдот, животики надорвешь. – сказал Лазарь.
– Расскажите, расскажите, – умоляли женщины.
– Катит Хаим бочку по улице. Абрам говорит: куда катишь? Мочу на анализ. Целую бочку? А что мне, жалко?
Все покатились со смеха.
– Через час видит Абрам, что Хаим снова катит бочку, – продолжает Лазарь. – Домой? Да, говорит Хаим, они сахар нашли.
И поднялся из-за стола Ларионов, и осоловело поглядел на сотрудников.
– Мы для чего здесь расселись? Для того, чтобы отмеить пяти… десяти … Ура-а-а-! – и дрожащей рукой опрокинул стакан за пластмассовые зубы.
– То-оварищи! – раздался женский голос. – Наш Ларионов воевал в Севастополе.
– Врет, – сказал Лупенков.
– Чтоб мне не вставать из-за стола!
Так он им ответил.
– А что мы тебя там не видели? – спросил Лупенков.
– А что вы там делали? – спросила комсомолка Лида, у которой была в институте единственная обязанность: стоять за углом и отмечать опаздывающих.
– Давайте лучше еще по стакану, – скромно ответил Лупенков.
– Нет-нет-нет!
– Я воевал в Севастополе в чине лейтенанта с Лазарем. Мы проверяли посылки.
– О-о-о!
– Конфисковывали запрещенные продукты.
– Водку?
– И водку тоже.
Лупенков выпил, и тотчас перед ним на столе очутились вместо лиц сотрудников ящики с посылками. И он взял со стола консервную открывалку и вдруг воткнул ее Лазарю в рот. Лазарь высунул язык и сказал:
– А-а!
Он будто сидел у врача в кабинете, а может быть, на допросе.
– Бэ-э! – передразнил Лупенков. – Так мы открывали посылки и потрошили их. И жили мы во-о как!
И он поднял большой палец.
– И леденцы брали? – спросил Ларионов.
– В леденцах специалистом был Лазарь.
– Я так и думаю, – сказал Ларионов.
– Врет, – покраснел Хейфец.
– Чего уж там, – ухмыльнулся Ларионов.
– Да, – кивнул Лупенков, – он был молодой специалист и сосал леденцы, а я жрал шоколад и сгущенку.
– Здорово, – сказал Ларионов. – А я был в саперном батальоне. Из грязи не вылазили и жрали одну мороженую картошку. Утром картошка, днем картошка, вечером картошка.
– А у нас было все, – улыбался Лупенков. – колбаса, сгущенка, конфеты. Вот где я зубы себе испортил. Мы воевали культурно.
