Когда Ильдико вернулась с кубком в руке, Бришен дремал. Правый глаз был закрыт, левую глазницу скрывала черная повязка. Он не снял ее не из-за тщеславия или стыда. Просто забыл. Бришен открыл здоровый глаз и увидел, что жена любуется им.
– Ты либо планируешь мое соблазнение, либо убийство, – сказал он невнятным от усталости голосом.
Длинные пальцы обхватили кубок, и Бришен поднял его в молчаливом тосте.
Ильдико поставила у ванны, там, где покоилась голова Бришена, маленькую скамеечку для ног, которая стояла у очага.
– Ни то, ни другое, – ответила она. – Я планирую вымыть тебе голову.
Ильдико дала ему время осушить вино, а сама приготовила неглубокое ведро, кувшины с холодной водой и кусок мыла.
– М-м-м, – одобрительно простонал Бришен, когда она нежно провела пальцами по его спутанным волосам. Реакция мужа вызвала ее улыбку. Ильдико закатала рукава, засунула подол халата под скамейку и принялась смачивать, намыливать и ополаскивать длинные локоны. Она попыталась представить мужа в почтенном возрасте, с серебристо-белыми прядями вместо терновых. Бришен по-прежнему будет так же красив и царственен, как и сейчас. Ильдико усмехнулась себе под нос, забавляясь мыслью, что когда-то находила его отвратительным.
Золотистый глаз уставился на нее.
– Что тебя забавляет, жена? – Вопрос перешел в стон, когда она стала массировать кожу головы.
– Я подумала, что ты слишком красив на свою беду.
– Все дело в шрамах. Они придают шарма.
Ильдико перестала улыбаться. Шрамы! Они будут сниться ей в кошмарах до самой смерти. Не потому, что делали его отвратительным, а потому что были нанесены с беспощадной жестокостью. Никогда в жизни она не думала, что прикажет кого-то убить, но сделала это с обидчиками мужа и не колеблясь приговорила бы их к смерти во второй раз.
Ильдико скрутила его чистые волосы в жгут, не обращая внимания на обвинения в том, что она пытается снять с него скальп. Протесты сменились блаженным стоном, когда она намылила его спину и провела ладонями по изгибу, где шея встречалась с плечом, а также по глубокой впадине позвоночника, разделявшего пополам твердые склоны спины.
Бришен снова запротестовал, когда она передала ему мыло с тряпкой.
– Дальше можешь мыться сам, а я пока наложу тебе еды и налью вина.
– Но ты сказала, что будешь играть для меня роль горничной.
– Синуэ не купает меня полностью.
Бришен хмыкнул.
– Какая жалость.
Он намылил тряпку и принялся скрести тело. Его хмурый взгляд не позволил Ильдико открыто рассмеяться.
Однако когда он встал и потянулся за протянутой сухой тканью, настал ее черед хмуриться. Движение заставило его повернуться, и Ильдико заметила уродливый темно-синий синяк на внутренней стороне бедра.
Она не стала отдавать ткань, а подошла ближе, пристально разглядывая синяк.
– Что это такое?
Мокрый и дрожащий Бришен оглядел свое тело, близкое к возбуждению. На лице снова заиграла слабая ухмылка.
– Доказательство моей всепоглощающей страсти к моллюскам.
Ильдико нахмурилась, осторожно проведя кончиками пальцев по темному краю синяка.
– Я об этом.
Бришен пожал плечами.
– Подарок от раздраженной коровы. Боец из меня лучше, чем погонщик скота. Меня словно ударили молотом по ноге.
Воспользовавшись тем, что жена отвлеклась, он выхватил у нее из рук теплую ткань.
– Нужно вызвать целителя.
Разумом Ильдико понимала, что волнуется понапрасну. Множество ночей Бришен возвращался с тренировок с синяками на коленях и шее, и все же она не могла ничего поделать со своей безграничной опекой.
