С точки зрения обольщения ракурс был правильный, он открывал обзор на юные прелести в глубоком вырезе полосатого платья. Но Софи понимала, что обольщать молодого человека уже нет смысла – птичка давно беспомощно билась в силках. Пьер склонился к уху барышни.
– Софья Михайловна, мне очень любопытно… Это может показаться бестактным, но все же расскажите, о чем вы мечтаете?
Девушка коварно улыбнулась – понятно, Каховский ожидает, что она начнет расписывать свою будущую семейную жизнь в окружении множества детишек, и что рядом с ней будет такой человек, как он. Поэтому Софи промурлыкала, мечтательно подняв глаза к потолку:
– Я планирую открыть самую известную в Петербурге литературную гостиную. Хочу, чтобы ко мне приходили поэты, писатели и журналисты, мечтаю проводить чтения и обсуждения новинок литературного мира. У меня будут выступать лучшие музыканты и певцы, – она хихикнула и указала веером на Катерину: – Скажу вам прямо, не такие, как эта мадемуазель! Ах, Пьер, я мечтаю, чтобы салон Софии Салтыковой мог соперничать с первыми салонами столицы, чтобы все звезды издательского мира почли за честь быть принятыми у меня! Такие гениальные люди, как господин Жуковский, Боратынский, барон Дельвиг и, разумеется, Пушкин – вот те, кого я мечтаю видеть у себя!
Пьер изменился в лице – он немного нахмурился, но быстро совладал с собой.
– Любите русскую поэзию – это делает вам честь, Софья Михайловна. Многие дамы высшего света не признают родного языка, считают его грубым и бессмысленным, предпочитая читать и общаться на французском. Но вы – особенная! Вы знаете, Софья Михайловна, я уважаю гения и восхищаюсь им, но с его словами не согласен.
Пьер продекламировал на ухо Софье:
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!..
Или вот это:
…Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Быть может, на беду мою,
Красавиц новых поколенье,
Журналов вняв молящий глас,
К грамматике приучит нас.
Это написал Пушкин, что-то из его нового, неопубликованного. Я с ним общался, будучи проездом в Одессе. Повторюсь, милая Софья Михайловна, как бы я не любил и не чтил это несомненное дарование, но в вопросе о женском образовании с Александром Сергеевичем не согласен. Женщина, если она ценит гениев своей родины, если она любит свой язык – это сокровище, коему нет равных. И вы – такая…
Софи восторженно просияла и дотронулась до руки Пьера, отчего тот вздрогнул.
– Каховский, вы тоже любите этого волшебника?! Боже, Пушкин гений, он бог, он творец! О, я в восторге от него!
Пьер жалобно сглотнул и прошептал:
– Счастливец… Как же я ему завидую…
– …И снова она твердит о нашем шустром Сверчке! Я с вами, любезные мои! – раздался рядом голос Михаила Александровича. Он с неожиданной прытью отложил книгу и подсел к беседующим, в глазах его появился заинтересованный блеск. – Вы слышали, что Сашу сослали в деревню? Мальчишка снова слишком увлекся! Он всегда был крикун и мятежник, но, говорят, у него нашли какие-то невероятные, просто невозможные стихи!
– Отец, неужели ты присоединился к нам и отвлекся от своих Буало, Мольера и Монтеня? – засмеялась Софи.
– А так же от Расина, Корнеля и Фенелона, моя дорогая, – улыбнулся отец и поцеловал дочь в лоб. Потом поморщился и указал глазами на певицу: – Когда еще наша сирена замолчит, а так хоть намечается занимательный разговор…
