Фантасма. Повести и рассказы - страница 19
– А зачем вам этот принцип? Еды то вокруг полно.
– Ну что ты Виктор? Разве может настоящий кот обойтись без принципа? Кот без принципа, это не кот. Так, наверное, и у людей?
Самсонов по-дружески положил руку на загривок собеседника и задумался на тему принципа.
– Ку-ка-ррре-ку! – Неожиданно громко прокричал во сне Феоктист.
От чего, не спящий Виктор Сергеевич непроизвольно сжался в комок и в одно мгновение с молниеносной скоростью метнулся к кровати, чтобы воссоединиться со своей второй половиной.
Виктор Сергеевич проснулся от громкого петушиного крика. На столе, помигивая, горела лампа. На стуле, неестественно выгнув спину, сидел большой белый кот. На плитке стояла кастрюля, а в ней что-то булькало. Петуха в комнате не было.
– Картошка варится, – определил по запаху Самсонов, но не как не мог сообразить, откуда взялся кот? В голове ничего не укладывалось, и она начинала болеть от навалившихся вдруг несуразиц.
Феоктист спал, застраховавшись лапой за решётку. Он иногда вздрагивал и лениво шевелил редким хвостом. Кот спрыгнул со стула, и подойдя к булькающей кастрюле, зашевелил длинными, закрученными усами.
– Может, я заболел? – подумал Виктор Сергеевич, и на всякий случай потрогал лоб. Затем посмотрел на часы и в недоумении почесал вспотевший затылок. – «Половина третьего». – Не пытаясь вникнуть в необъяснимую ситуацию, он отыскал в чемодане таблетки димедрола. Проглотив две пилюли, зашлёпал босыми ногами к плитке и выдернул сетевой шнур из розетки. В голове творилось что-то невообразимое. Оттолкнул путавшегося под ногами кота. Тот, взъерошившись, угрожающе зашипел.
– Я заболел, я непременно заболел, – стал внушать себе Самсонов. – Может перегрелся на солнце?
Задув лампу, он, что-то бормоча, снова забрался под одеяло. От необъяснимых вещей голова раскалывалась на куски. Чтобы голова, окончательно не раскололась, Виктор Сергеевич обмотал её мокрым полотенцем. Димедрол начинал действовать. Искусственный сон стал заметно расслаблять тело. Перед глазами пролетали тусклые керосиновые лампы, сердитые шипящие коты, ощипанные горластые петухи. Всё это смешалось в единый ком бреда. С таким внутренним состоянием Самсонов вновь ушёл, но уже в нездоровый сон. А тем временем вторая половина встала, вновь зажгла лампу, доварила картошку, до отвала накормила Января и наелась сама.
За едой кот сказал, что, тот, который спит, что ни на есть, настоящий псих. И опять они сидели, дружески беседуя о жизни и о всяких пустяках, пока, под утро Феоктист не залился хриплым собачьим лаем.
Увидев на полу и на столе очистки от вареной картошки, Виктор Сергеевич совсем сник.
– Не ел я картошку, не ел, – стал доказывать он сам себе, но очистки, как неопровержимое доказательство, свидетельствовали об обратном.
– Как не ел, когда ел, – сказал Феоктист, – я сам видел. Тебя давно мучает бессонница?
Тот удивился и ответил, что никогда ею не страдал. Вот тут-то попугай и напомнил ему о его ночном, довольно, странном поведении. Напомнил, как тот заговаривал сам с собой, и как в обнимку с котом уплетал картошку в «мундире». Виктор Сергеевич раздражённо стал доказывать Феоктисту, что ничего подобного он не делал, и тогда попугай спросил его о состоянии здоровья:
– Может у тебя что-то с головой?
– Не замечал раньше, а впрочем, кто его знает…, – неуверенно пробормотал Самсонов, снимая с головы полотенце. Он пытался не придавать особого значения словам попугая, но тот клялся своей птичьей честью, что болтать попусту языком не станет.