Чей-то глубокий выдох.
И все пропадает.
Чэн Юн отодвигается от нее.
– Генерал? – голос дрожит. И в ней самой, в груди и в животе, тепло начинает пульсировать, жить, закручиваться в светящийся вихрь.
– Да, Мэй? – Отчего же вы так охрипли?
Вы знаете, отчего, генерал. Что делает ваш голос таким же тягучим, как тот мед в пиале на вашем столе?
– Почему с Нитью так поступили?
– Разве не поняла еще?
Смутно ощущала. Чувствовала. Но понять то чувство не могла.
– Иди сюда. – Поднимается на ноги сам и протягивает руку ей.
Мэй накидывает лежащий рядом ханьфу. Не завязывая пояса, вкладывает свою ладонь в его. Опираясь на его руку, поднимается с колен.
Генерал тут же ее отпускает.
Они подходят к карте, развернутой на низком столе. Чэн Юн расставляет раскрашенные красным и черным флажки так, что красные находятся в плотном кольце черного. Уступает ей место у края стола, а сам становится позади нее. Спину окатывает горячая, обжигающая волна мурашек в ту секунду, когда все, что между ними остается – один фэнь*** и ткань двух ханьфу.
И снова тот пряно-острый аромат.
– Представь, что мы сейчас в окружении. Мы тут. – Берет ее указательный палец и вытягивает их руки в сторону красных флажков на серо-зеленом фоне. Цепью замыкается мелкая дрожь ладони в его руке и мурашек на спине.
Он везде. Мурашками по спине ласкает, дрожью отдается в ладони, что сейчас греется в объятии его руки, дурманом перца и ванили наполняет грудь.
– Сосредоточься на карте.
Сосредоточься, Мэй.
Он еще и в голове.
– Мы застряли в ущелье меж гор. Назад не повернуть – там уже ждут. Вперед – деревня. Пойдем через деревню – кочевники догонят. Начнется кровавая битва средь мирных людей.
Отпускает ее руку и просто стоит за спиной. От слов мигом слетает очарование момента. Холодок подозрения щекочет нервы.
– Но мы же выиграли… Вы… Это же просто так говорите?
– Остались немногочисленные отряды варваров. Они обозлены. Ненасытны в своей мести. И если моя задача – сохранить жизнь солдат, то они готовы умереть в последнем бою, лишь бы унести наши жизни.
Страшная картина предстает пред ее взором от мрачных слов.
– Мы в западне?
– Есть выход. Остатки их армии готовы отступить обратно в сте́пи.
Вязкое молчание воцаряется на долгие минуты. Мэй чувствует, что знать ответ на неозвученный вопрос не хочет.
– Им нужен генерал императорской армии.
Озноб.
Ледяной озноб сменяет то тепло, каким пропитался этот шатер.
– Так что ты сделаешь? – шепчет ей в висок, дыханием щекоча холодеющую кожу. Согревая. – Помни, что потеряв всего одну жизнь, ты спасешь сотни. А может и больше. И ты остановишь войну.
Я вас никому не отдам.
– Нет… Ни один солдат не сдаст в плен и не обречёт на верную смерть своего генерала.
– Хорошо… значит, готова пожертвовать жизнями всех?
Мэй не может ответить. Не может!
Ни «да», ни «нет» сказать не в силах.
– А что, если генерал готов сделать то же самое, Мэй? – Кончиком носа касается ее волос. Дыхание теперь греет замерзшую под волосами шею.
– Что, если в Запретном городе стражник закроет собой не императора, а наложницу, с которой они связаны?
Мэй все никак не может слушать его слова. Начинает кружиться голова, и единственное, что ее волнует сейчас – правда ли была озвучена им про западню? Про условие кочевников?
– Что, если генерал в конце войны, когда враг ослаб и его так легко уничтожить, прекратив многолетние страдания народа, вдруг на семь дней разбивает лагерь, решив дать солдатам передышку? Что это значит, Мэй?
