Вышел, повернул, прошел, вошел.
Как это описать? Я помню, конечно, все в деталях. Мы просидели в этом кафе часа четыре в итоге. Но все —для меня-прояснилось в секунду. В ту же секунду, когда, войдя в кафе, я увидел ее и понял, что да, это она.
Она была похожа на свои фотки. И не похожа. (Оду искусству фотографии я, кажется, уже пел). Те же глаза-умные, карие, понимающие. Те же волосы, те же черты лица. И – совсем другой человек. Очень. ОЧЕНЬ привлекательный человек. Но не тот, с которым у меня что-то может быть.
Она ничего этого не поняла. Вот странно тоже. Ведь человек тонко чувствующий, и меня, в общем, как-то узнала неплохо-ну, как человека, -пока мы переписывались. А не поняла…
Я почувствовал это все очень отчетливо по одной простой причине: я перестал волноваться. Совсем. Мне не нужно было стараться нравиться. Мне вообще не нужно было стараться.
Расслабон, бон-бон.
Тот, кто лишний —выйди вон.
Да, вот сидел, говорил с ней, а в голову лезли примерно вот такие идиотские стишки.
Дурацкая, конечно, ситуация. И я понял еще одну вещь- входить в отношения я умею, а вот выходить- нет.
…Бабулька (модная вся такая, между прочим) через стол от нас потягивала виски- уже который по счету бокал. За соседним столиком менялась уже третья компания. Дождь за окном то переставал, то снова лился и лился.
Мне почему-то не было даже грустно. Была пустота какая-то. Я был как будто разъят на части: одна общалась с Анастасией, другая —наблюдала за происходящим в кафе, третья- за тем, что творилось на улице. И эти части не пересекались, это были параллельные потоки.
Мы вышли из кафе под очередной приступ дождя. Зонта не было ни у нее, ни у меня. Добежали как-то до метро- оно в двух шагах. На какой-то из пересадочных станций расстались, договорившись списаться.
Пока он ехал домой, получил от нее пару смсок. Сразу не ответил, уже из дома написал что-то, тщательно продумывая стиль, несколько раз стирая написанное (надо было написать более или менее в той же, уже ставшей для них привычной, стилистике общения, и в то же время —совсем чуть-чуть, но по-другому).
Видимо, получилось не очень. Поскольку она совершенно определенно продолжала писать в той же манере.
На следующий день он изобразил в смске какую-то обидку. Писал что-то (ну, мудак, че) надрывное, будто слегка не в себе. Теперь обиделась она.
Через день взял себя в руки и написал нечто прощальное, не называя вещи своими именами, но транслирующее: «занавес».
Это все, в общем. Как это пишут в старых добрых романах: «больше они никогда не виделись».
милая… сколько слов любви сказано в этом мире. они, в общем, более или менее одни и те же. но каждому, кто их говорит (ну, если всерьез) ведь кажется, что их история уникальна, а значит, и слова означают совсем другое, не то, что у других. и я ни чем от других тут не отличаюсь.
но мы же все равно не такие, как все). все равно —так, как у нас, не было ни у кого. ну, прости, знаю, что не любишь, когда я так говорю. сейчас напишу плохую вещь. часто в метро или на улице смотрю на прохожих и думаю-ну как вот у этой тетеньки с таким измученным, бесцветным, ничего не выражающим лицом, которая в общем того же возраста, наверняка, что и мы, может быть что-то в жизни похожее на то, что мы испытываем сейчас?…
все-все, больше не буду, ты всегда ругалась, когда я говорил что-то подобное. но я ведь даже не про внешность. про ОТСУТСТВИЕ ВОЗМОЖНОСТИ, которая впечатана в лицо. хотя я, конечно, скорее всего не прав…
