Дядя так и не вернулся. С годами боль улетучилась, оставив каплю яда в крови и воспоминание о нем, как о далеком солнечном дне. И только бабушка с неутихающей яростью молила своего глуховатого бога вернуть ей сына. Обычно она молилась, стоя лицом к окну, возле дядиного письменного стола. В такие минуты, чтобы не мешать, никто к ней близко не подходил.
Однажды я подошел к стене и посмотрел на нее сбоку – бабушка держала в руке рюмку водки, и это меня потрясло. Оказывается, она прятала бутылку за ставней. Бедная бабушка молилась в день по пять-шесть раз. Молитва, поддержанная рюмкой водки, наверное, утешала, но всё же она умерла, так и не дождавшись сына. <…>
После двадцатого съезда пришло письмо о реабилитации дяди. В эти дни я случайно встретился с Оником, теперь работником следственных органов. Я знал, что ему поручена проверка такого рода дел. Он, не дожидаясь моего вопроса, сказал, что видел папку с делом моего дяди.
– Что же в ней было? – спросил я.
– Ничего, – сказал он и развел руками».
Пропал в заключении и второй дядя, не «благополучный», а попросту спившийся, юрист, человек добродушный и незлобивый, зарабатывавший свою бутылку и кусок хлеба тем, что писал горцам прошения на базаре. Искандер вспоминает с горькой усмешкой, что после его ареста семья гадала: как же сможет он в тюрьме обойтись без своей ежедневной доли алкоголя?..
Третий дядя – «сумасшедший» – известен всем читателям Искандера.
Зато еще один, по имени Навей, после войны вдруг вынырнул в неизвестной Чегему Америке и оттуда по радио на родном языке стал вещать Евангелие своим ошеломленным землякам. Такая вот судьба, такой вот двадцатый век.
Не обошел стороной он и тетушку по отцовской линии, героиню и рассказов Искандера, и семейных легенд. Напомним, ее звали Султана Ибрагимовна (хотя в рассказах Искандера это имя ни разу не называется). У нее действительно был неудачный опыт замужества: якобы турецкий консул (а не персидский, как в рассказах), ее избранник, оказался многоженцем, что возмутило Султану, но не помешало получить в виде отступного увесистый мешочек с золотом. Всю жизнь она проживет вместе со всей (основательно поредевшей, увы) семьей, умрет в 1968 году. Похоронена на родине матери – бабушки Фазиля – в селении Нижняя Эшера.
Отец – беззаботный перс, мать – абхазка Лели Хасановна Мишелия, родом из абхазского села Джгерда. Она «была неграмотная, ну так, читать немного могла, но ни одной книжки не прочитала, работала простой продавщицей», – вспоминал Фазиль. У этой простой продавщицы было трое детей, из которых двое окончили вузы. Младший, Фазиль, вообще после школы получил золотую медаль – уж не говоря о том, что стал всенародно любимым и всемирно известным писателем.
Как можно судить, брак отца и матери Искандера был в известной степени мезальянсом. Абдул был все-таки «из богатых», пусть и в прошлом, но и в настоящем – «из городских», «из просвещенных». Мать и ее родня были «из деревенских». И Лели Хасановна до конца так и не полюбила городскую жизнь, не привыкла к ней, хотя, надо понимать, Сухум что тогда, что сейчас меньше всего напоминал мегаполис. Не будем также забывать, что после высылки отца маленький Фазиль часто жил именно среди материнской родни – в селе с названием Чегем, части большого села Джгерда, родины матери. В полном смысле деревенским мальчишкой «с гор» он не был – проводил в Чегеме преимущественно лето. Однако это многое дало ему. В интервью 2011 года журналу «Огонек» Фазиль Абдулович даже признавался, сравнивая «городскую» – отцовскую и «деревенскую» – материнскую родню: «Мой дом, если говорить мировоззренчески, построен не из кирпичиков деда по отцу, а из, если можно так сказать, кирпичиков деда по матери. Я приезжал к нему летом на каникулы. Настоящий крестьянин, со всеми особенностями крестьянского мышления, он повлиял на меня своей жизнью»
