мы с Багирой вроде бы не трепались никому. Какое-то время думали отловить обидчиков
поодиночке и вздуть хорошенько, но потом отказались от этой затеи: уж кого-кого, а нас с
Багирой точно постарались бы отправить в зону – и на подольше… Так, чтоб ни слуху, ни духу, ни
кровинки с лица, ни предсмертного письмеца. Я ничего не сказала Багире о том, что услышала в
учительской. Она ведь и без того отчаянно ненавидела Зою с того раза. Называла ее почему-то
«Маргарита-в-отставке».
. . .
Школу мы благополучно окончили и получили свои аттестаты. Петровна, как и обещала,
великодушно «нарисовала» нам с Багирой по «четверке». По нашей Петровне мы скучали крепко,
поначалу то и дело заявлялись к ней в школу. С цветами, конечно. Я вскоре начала притаскивать
газеты и журналы с опубликованными стихами. Петровнушка радовалась и гордилась нами. В
первый раз, когда мы пришли к ней, она спросила, подмигнув мне: «Хочешь увидеть Зою
Александровну? Она будет рада…» Багира напряглась и посуровела лицом. Я сказала:
– Нет! В другой раз как-нибудь…
Петровна засмеялась:
– Стесняешься? Хочешь, вместе зайдем к ней? Покажем ей твои стихи в журнале…
Я отрицательно помотала головой. Я не стеснялась. Я и вправду не хотела больше видеть ту, из-за
которой так недавно собиралась умереть.
Алгебру я освоила только спустя двадцать лет – когда моей старшей дочке потребовалась
помощь в школе. Оказалось – интереснейшая вещь! А свою «фам фаталь» с фиолетовыми глазами
так больше и не видела ни разу. И с Багирой – странное дело – мы никогда не говорим о ней, хотя
школьные годы вспоминаем часто. Такое вот самодельное табу. Сегодня я подумала: а, может
быть, это из-за того, что мы обе все-таки утонули в тот день в полынье? И нам просто-напросто
снится, что мы выросли? Не от всякого сна можно очнуться – и это иногда счастье. В нашем случае
– уж точно счастье.
НОЖ С КРОВОТОКОМ
Про августовский переворот уже никто толком не помнит, а я помню и ненавижу его за то, что он
отнял мои первые деньги. Моя мама работала тогда в журнале, журнал издавал «левые» книжки,
под названием «Новые законы России», и, чтоб слишком не тратиться на реализацию, предложил
сотрудникам, у которых имелись дети-подростки, подрядить отпрысков торговать законами в
переходе метро. Мне было пятнадцать лет, младшей сестренке – двенадцать, для полного и
безоблачного счастья нам не хватало одного – карманных денег, поэтому мы согласились с
радостью. Не, не, не. Никаких душераздирающих рассказов про несчастных детей подземелья вы
не услышите – даже и не надейтесь. Напротив, наше существование моментально превратилось в
сказку, а сами мы зажили недосягаемой и волшебной жизнью богачей. За два-три часа стояния в
переходе на «Павелецкой» можно было заработать по двенадцать рублей на брата (ну на сестру,
на сестру!). Бешеные деньги! Мы приходили туда с утра, когда народ валил на работу, и кричали
звонкими голосами: «Новые законы России!» Милиция деланно отворачивалась. К нам
подходили, дыша кто духами, кто туманами, кто перегаром. Восхищались, между делом, моей
смазливой физиономией, моей фигурой, часто оставляли сдачу («не надо, купи себе
мороженое»). В своем коротком, застиранном платьице я чувствовала себя почти народной
артисткой – а что еще нужно отроковице для счастья? Один только раз мы попали в историю:
стояли себе, зазывали народ, и вдруг проходивший мимо толстомордый дядька в тельняшке
