Когда Алёна пришла домой, Валентина Ивановна поливала цветы на своем переднем дворе. Увидев девушку, она, конечно, улыбнулась.
– Ну, наплавалась, русалочка?
Алёна подбежала к ней, выхватывая железную лейку.
– Ох, дайте, она же тяжелая!
– Тьфу, у тебя что, солнечный удар? – Она поставила лейку на землю, вытаращив глаза на Алёну.
Губы у девушки задрожали.
– Простите, я же вам помогать приехала, я же, я…
– Да у тебя никак горячка, – она взяла ее лицо в ладони, потрогала лоб, слегка оттопырила веки, вглядываясь в зрачки. – Я же тебя не рабыней нанимала, Алёнка!
– Меня… меня… Танька в клуб позвала. На дискотеку.
Она цокнула языком.
– И ты из-за этого переживаешь? Ну что я, развалилась без тебя? Нет. Сейчас польем вместе все, ужин сготовим да иди ты куда хочешь. Право, панику тут развела. Ох, Алёнка, ох…
Алёна улыбнулась. Она так растрогалась добротой и пониманием своей чуть ли не родной бабушки (хотя выглядела Валентина Ивановна, несомненно, намного моложе и крепче своего фактического возраста), что слезы навернулись на ее глаза.
– А где же ваш сын? Где Фёдор?
– Ой, да тот совсем недавно пришел домой. Я его покормила, он, вроде как, был дома. Но, может, сейчас на огород вышел. Или в овраг спустился, за гусями следит, пока те купаются. А что?
– Просто… боялась, что вы здесь…
– Что, померла? – Она рассмеялась. – Да не бойся, не дрожи. Ох, да ты, поди, голодная как собака. На воде жрать охота, конечно. Пойдем, пойдем, я такого борща наварила, ложку проглотишь.
Алёна была так сильно увлечена, что и вовсе перестала замечать голод. Есть ей хотелось ужасно, и она едва ли не обогнала Валентину Ивановну на пути в дом.
Она усадила ее за стол (сразу после того, как Алёна вымыла руки), налила ей добрую порцию подогретого на плите борща и, все приговаривая: «Кушай, дитё, кушай», засуетилась на кухне. Успокоившись, она села рядом с Алёной и спросила: «Ну как, вкусно?». Та, почти не жуя, продолжала есть и довольно кивать.
– Ой, а хлеб-то! Хлеб!
Она метнулась к шкафу, достала оттуда буханку свежего черного хлеба и поставила рядом с тарелкой девушки. В доме Валентины Ивановны не было принято пользоваться ножом, если дело касалось хлеба. Это была традиция, которую Валентина Ивановна блюла со строгостью.
Алёна любила бросать куски хлеба в борщ. Так она привыкла есть уже с самого детства, и спроси вы, какое у нее самое любимое блюдо на свете – борщ с хлебом!
– Вкусно? – Все не унималась старушка. – Мясо, мясо кушай! А то худющая, как скелет.
Посидев немного, она встала.
– Я пойду поливать дальше. Ты, как покушаешь, переодевайся и выходи на огород. Если добавки захочешь – кастрюля на плите, мясо в другой кастрюле. Хлеба, правда, больше нет, завтра в пекарне утром свежий будет.
И только она собралась уходить, как в дверях раздался голос:
– Это у нас кто здесь?
– Ох, Федя! Федя, так это ж Алёнка!
Алёна подняла голову от тарелки, оторопело смотря на мужчину, стоящего перед ней.
На того самого мужчину, который очаровал ее на пруду.
И вот он стоял перед ней, сложив руки на груди и опершись о дверной косяк, и улыбался своими сапфировыми глазами.
– Красная шапочка? – И теперь улыбнулись его вишневые губы.
Но Алёна, глядя на него, сейчас видела перед собой себя: разомлевшую, с набитыми, как у прожорливого хомяка, щеками и испачканным ртом. Больше всего на свете ей захотелось провалиться сквозь землю, и чтобы никто и никогда ее не видел.
