– Ах, вы же сколько лет-то не видались! – Воскликнула Валентина Ивановна, приложив ладони к щекам. – И оба уже такие взрослые!
– И красивые, – добавил Фёдор вкрадчиво. Мать цокнула языком, но не сдержалась от улыбки.
– Особенно красивые, Федечка, это правда.
Голос у Фёдора как будто бы и не изменился: но стал более глубокий и сильный, хотя он так же разговаривал негромко, почти вкрадчиво; казалось, он совсем не умел кричать. Между тем, речь его всегда была уверенной, спокойной и ровной.
– Ну, вы пообщайтесь хоть, я пойду на огород. Алён, ты помнишь?
Девушка, пряча глаза в тарелку, кивнула.
Валентина Ивановна ушла. Фёдор проводил ее взглядом, а затем молча принялся разглядывать Алёну, у которой, к слову, кусок застрял в горле. Потупившись, она замерла на месте. Руки ее дрожали, лицо пылало, как будто она склонилась над костром. Откуда, с чего, почему такое волнение?!
– Сколько тебе лет теперь, Алёна?
Алёна тяжело сглотнула, по-прежнему не глядя на него.
– Семнадцать.
– А почему не смотришь на меня? Противен?
Он, конечно, и сам отлично знал, насколько абсурдно это звучит.
Так, Алёна совершила над собой поистине геркулесовское усилие посмотреть на него. Если и не в глаза, то хоть на нос можно посмотреть – он, впрочем, недурен. А если и не идеален, то нисколько не портит его внешность.
– А где ж шапочка твоя?
– Дайте доесть, – резко оборвала Алёна.
Он расхохотался.
– Я что, старик? Ну, спасибо, шапочка, вот как, значит, ты обо мне думаешь.
– Нет, – вырвалось у Алёны, – и… не называйте меня так.
– А ты старшим не приказывай. Кому здесь сто двадцать семь? Не тебе, уж точно.
Из этой шутки она поняла, что ему двадцать семь. Тот самый возраст, когда красота мужчины только начинает расцветать – и так до старости. Ах, какая несправедливость!
Конечно, Фёдор был не глупым человеком. По поведению Алёны было видно, что она еще чуждалась, стеснялась его, и ей просто надо привыкнуть. А пока бессмысленно ее журить – это только обидит ее. А ему этого, в самом деле, хотелось меньше всего.
– Никогда еще не видел, чтобы так ели борщ. Приятного аппетита.
И он вышел из кухни.
Алёна сидела в одиночестве еще десять минут. В голове эхом отражалось: «Приятного аппетита».
Ах, знал бы он, что после этих слов у нее закрутило в желудке!
Около часа Алёна и Валентина Ивановна работали на огороде: поливали, затем пололи. Обе рассказывали друг другу что-то интересное, шутили, смеялись и, в общем-то, наслаждались этим мгновением жизни.
– Знаешь, Алёнушка, – когда они сидели на заднем крыльце ее дома, потные, уставшие и оттого счастливые, заговорила Валентина Ивановна, – как я рада, что Фёдор приехал… Не могу объяснить… ты и не обязана понимать. Просто чувство такое.
– Какое?
Плотно поджав губы, женщина замолчала. Она смотрела на свои грязные ноги, искривленные шишками, и долго облекала мысль в стройное предложение.
– Я не видела его так долго, что не могу уже и счесть. Если скажу сейчас сто лет – получается, солгу. Но именно так и переживается долгая разлука с сыном. Понимаешь? Когда его рядом нет, я слишком уязвима. Я могу запросто насморк подхватить, могу уставать уже в десять часов вечера. Мигрень, ломота в теле. Все это, знаешь ли, зависит от нервов. А какие нервы, когда от тебя часть оторвали и забросили черт знает в какую точку света?
Алёна, внимательно слушая, обдумывала каждое слово Валентины Ивановны. По ее дрожащему голосу, слегка переменившему тон из-за волнения, можно понять, что женщину что-то очень сильно тревожит.
