Кто шептал над истерзанным телом на голом каменистом плато? Вечный бродяга ветер.
Здесь, высоко в горах вокруг Цветочной долины, ветер вёл себя подозрительно тихо. Вместо завывания средь горных круч и неистовой песни урагана, способного разбросать огромные камни по склону, он усмирял свой дух и шептал, шептал, шептал.
Никто не различил бы слов, но тот, кто лежал на плато, понимал речь ветра, повторяющего без умолку: «Умрёшь. Погибнешь. Сгинешь». Раненный жил назло шёпоту.
Тот, кто без сил внимал ветру, боялся снова умереть. После того, как судьба выбрала его для долгого и опасного пути, он стал почти бессмертным. Почти – потому что абсолютно бессмертна лишь Вселенная.
Он страшился шёпота непреклонного ветра, а тот смирял свой нрав ради забавы и интереса: сколько проживёт изрезанное тело? Оно неделю неподвижно лежит на острых камнях, значит, недолго осталось.
Но тело почему-то упрямо жило, неведомым образом обходилось без воды и пищи. Мало того – раны на нём затягивались. Лежащий терпеливо ждал, когда вновь станет сильным и здоровым – тогда он встанет.
Если б нашёлся ещё кто-то и различил шёпот ветра, то он узнал бы, что раненый не встаёт лишь потому, что его скинули с высоты, словно тряпичную куклу. Противник лежащего на плато показал силу и мощь. Бой между ними длился более часа, но один ушёл с порезом на груди, а другой остался с многочисленными ранами.
Время погибать ушло безвозвратно. Скоро, совсем скоро он больше не почувствует боль – а вместе с нею уйдёт и страх. Шёпот прекратится, а ветер взвоет от страдания, покорённый могучим заклятьем того, кто исцелится от ран и поднимется, чтобы свершить воздаяние всем врагам.
Просторная чёрная мантия скрывала тело подошедшего ближе незнакомца; из-под неё виднелись тёмно-синие носки сапог. Лицо его не походило на человеческое: бледное, без единой морщинки, с красными разводами вокруг трёх глаз с чёрными зрачками. Третье око располагалось вместо носа. Губы незнакомца выглядели уродливым коричневым пятном в нижней части подбородка. Тёмные волосы ниспадали до плеч.
Мы с Натальей по-прежнему не двигались с места, парализованные болью. Семён накинулся на незнакомца; тот отбросил парнишку в сторону взмахом левой руки. В шестипалой деснице (позднее я разглядел, что на другой руке тоже шесть пальцев) он держал артефакт.
– Славная история получилась, – хриплым голосом с ядовитыми интонациями произнёс незнакомец. – Не ожидал, что всё выйдет столь блестяще.
Семён снова набросился на него, но незнакомец упреждающе поднял руку:
– Не стоит и пытаться. А не то с тобой случится то же, что и с друзьями.
– Кто ты? – преодолевая боль, едва выдавил я.
– Это правильный вопрос. – Он улыбнулся одними уголками губ, обнажил мощные клыки синего цвета и фиолетовые зубы. – У меня много имён. Одни презрительно называют меня Изгнанником, другие величают владыкой Хаоса, а третьи сплёвывают на землю, шепча про себя «Погубитель».
Семён смело сказал:
– Мы бы предпочли знать настоящее имя.
– За пылью столетий, пока служил Хаосу, позабыл, как меня назвали при рождении.
Боль чуть отпустила, и я сквозь зубы промолвил:
– Погубитель для тебя наиболее подходяще.
– Нет, – с усмешкой сказал он. – Пока что для многих живущих в этом мире я Изгнанник, а для редких посетителей Цветочной долины – владыка Хаоса. Впрочем, здесь мало кто бывает, потому я ценю общение с кем бы то ни было, даже с подобными вам ничтожествами.
