– Дело хорошее, да работаешь с грехом, – не соглашался Наварре. – Как бы святой не прогневался, не наслал несчастье.
– Он хороший, добрый, – Ричард ласково погладил круглую оконечность полена с торчащими ослиными ушками, – все понимает и не обидится.
– У меня есть кусок парчи, – вспомнил Санчо. – Сшей Антонию плащ, но так, чтобы он знал о моем подарке.
– Сошьем, – согласился Фодис – Парусный мастер поможет.
– У штурмана припрятаны листочки сусального золота, – подсказал солдат.
– Ты откуда знаешь?
– Сам видел, когда он шкатулку открывал. Попроси на позолоту! На святое дело не откажет.
– Попробую.
«Ш-ш-ш…» – зашипела плита, поджаривая капельки бульона, выплеснувшегося из медного котла. Юнги сдернули крышку, принялись дуть на рвавшуюся наружу пену.
– Держи ее! – закричал Санчо и бросился на помощь. – Навар сбежит!
Парни раздували багровые щеки, загоняли пену внутрь котла.
– Убери пламя, пошуруй головешки! – командовал солдат. – Добавь соли! Не стой, поторапливайся!
– Из тебя вышел бы хороший боцман, – заметил Фодис.
– Боцман? – Санчо прервался на миг.
– Кричишь за двоих.
– Я не знаю морского дела, – не понял шутки Наварре.
– Научишься.
«Дзинь-дзинь-дзинь…» – пробили склянки, сзывавшие новую вахту на дежурство. Ноги дружно затопали к трюмному люку, в проеме послышался радостный распев:
Вахте конец, восемь склянок пробило.
Новая вахта выходит на смену.
Койки покиньте во славу Господню!
Встаньте на палубе у парусов!
Матросы гурьбой посыпались в трюм.
– Что сегодня на ужин? – Окасио вытянул вперед нос, шумно раздул ноздри, понюхал. – Морской черт?
– Он самый! – Санчо отошел от плиты.
– Готов?
– Да.
– За день отсчитали восемь лиг, – сообщил Баскито, вынимая из кармана сухарь.
– Не меньше, – поддержал Окасио, с завистью поглядывая на хлеб.
– Ты слышал разговор капитана с кормчим? – звонко хрустнул сухарем Баскито. – Пойдем до семьдесят пятой широты. Это далеко?
– Сразу за поворотом, – ухмыльнулся Окасио. – Дай пожевать!
– Где твой сухарь?
– Съел на вахте.
– Тогда соси палец! Нам десятник утром поровну выдал.
– Я позволю тебе завтра откусить.
– Вечером? – подобрал крошки Баскито.
– Как ты сказал, – спросил солдат, – семьдесят пятая широта?
– Да, – Баскито проглотил мякиш и откусил еще.
– Мы сейчас где находимся? – поинтересовался Санчо.
– У пятидесятой.
– Сколько градусов прошли от райских мест, где было вдоволь женщин?
– Двадцать пять.
– Всего? – удивился солдат.
– Это свыше полутора тысяч миль.
– Значит, капитан-генерал хочет пройти на юг еще такое же расстояние?
– Серран перепутал пятьдесят пятую широту с семьдесят пятой, – поправил Окасио.
– Нет, он несколько раз повторил эту широту, – Баскито смачно погрыз сухарь.
– Такой не существует, – решил Окасио. – Мы подошли к южному краю Земли, где заканчивается жизнь и начинаются сплошные льды.
– Если на севере есть семидесятая широта, то обязательно имеется и на юге!
– Чепуха! – поддержал Санчо. – На севере их – сотня, а у нас – не более шестидесяти.
– Ты бы помолчал, – посоветовал Фодис – Не нам судить! Раз сеньор Магеллан сказал, значит, видел ее на карте.
– Что же он не дал карту нашему капитану? – усмехнулся Окасио.
– Серран без нее знает моря. Я ходил по Нормандии, так закрою глаза и вижу дороги.
– Готово! – радостно доложил юнга, пронзая мясо ножом. – Разварилось.
Он стянул котел на край печи, зачерпнул варево с мясом в большую общую миску. Первым с ложкой полез старший матрос Окасио, хотя по правилам был обязан уступить первенство плотнику, за ним – солдат и Баскито, последними – юнги. Все по очереди наклонялись к посудине, брали похлебку и над сухарем, если таковой имелся, несли в рот. Трапеза началась и закончилась молитвой. Недорезанного Антония почтительно поставили на стол.
