Фес. У врат марокканского лабиринта - страница 2

, мы забросили искусство и взялись за корпоративные альбомы и годовые отчеты, не брезговали визитками. Художник легко приспособился к новым условиям, я же вспоминал с грустью о наших читателях, как быстро они стерли из памяти то время – как будто ничего, кроме календарей, мы не делали. А спустя пару лет жена уговорила взять художника в штат. В то время конторы, вроде нашей, плодились, как грибы, художников переманивали, а он даже по-человечески нас устраивал. В детстве я обжег связки и разговаривал мало и тихо. Мою природную застенчивость и негромкий голос многие принимали за высокомерие, а меня держали за сноба. Художник вел себя открыто, даже бесцеремонно. Ему удавалось быть деловым и наивным, обаятельным и бестактным. Клиентам, особенно женщинам, такие типы нравились. Вскоре я стал брать его с собой на переговоры, а спустя год, по совету жены, предложил ему должность директора. Сами мы оформились учредителями.

– Один «Эстерхази», прошу, котик! Судя по голосу, девушка капризничала.

– Но мы же договорились… – Баритон.

– Если вставать поздно, то можно…

Я очнулся от собственных мыслей и посмотрел через плечо. Пара холеных стариков заказывала десерты, к телефону в клинике не подходили.

– Какой он писатель?

Это уставшим голосом говорил небритый молодой человек в очках.

– Сплошные авторские находки.

На обложке журнала, о котором они говорили, едва помещалась оплывшая физиономия. Девушка, красивая полуазиатка, пожимала плечами:

– Триста пятый, он дорогой?

– Если бизнес-плюс, то да. Но брать нужно в любом случае.

Этот дом с орнаментом и решетками мне давно нравился. Мы чуть не купили здесь квартиру, даже внесли залог, но в решающий момент сделка сорвалась, кому-то квартира оказалась нужнее – и мы поселились в соседнем доме. А недавно на «нашем» балконе кто-то соорудил голубятни. Разрисованные подсолнухами, они напоминали шкафчики в пионерском лагере и стояли вдоль стены между окнами. Сами окна, узкие и ячеистые, открытыми я никогда не видел, даже шторы ни разу не раздвигались. Кто жил за этими окнами? Мне представлялась пожилая пара «с судьбой». Он – знаменитый советский карикатурист или поэт-песенник. Звезда оперетты, кумир 60-х – она. Не торгуясь, выкупили его родовое гнездо. Или ее, неважно. Живут одни, воспитывают внука. Почему-то родителей этого несчастного внука я сразу похоронил в автокатастрофе. Снова и снова оглядывая террасу, я хотел верить, что эти люди сидят рядом.

Заказывают десерты или кофе – как эти старики, например – или молчат, поскольку все уже сказано.

Я перевел взгляд на художника. Он улыбался тому, что рассказывала «маечка», а сам показывал глазами на мой телефон (это была его черта, играть две роли). «Номер мертвого человека», – написал он в сообщении.

На следующий день после того, как жену забрали в клинику, к нам в агентство позвонили.

– С вами говорит младший следователь… – Далее шла нелепая гоголевская фамилия. – Мы хотели задать несколько вопросов господину…

В трубке зашелестели бумагами. Я поднял глаза на секретаря.

– Еще раз, откуда? Она сделала страшное лицо и помотала головой.

Откашлявшись, на том конце представились полностью, сделав ударение на последнем слове: «…по борьбе с экономическими преступлениями».

– Нас интересуют счета… – Он начал перечислять реквизиты. – Сегодня можете подъехать?

Я отказался, сославшись на семейные обстоятельства. А внутри все похолодело.