Фетишизт - страница 5

Хотя Аврелий постарался эти слова пропустить мимо себя, они, как черви, все равно прогрызли ход внутри и на ночь залегли втихую. Утром Аврелий почувствовал себя гадко. Настолько гадко, что немедленно выскочил на улицу и стал искать кота. Обойдя весь сад с надрывным кысаньем, Рыжика Аврелий не нашел. Ни в бараке, ни на веранде кота тоже не было.

Тут же у Аврелия случилось что-то вроде истерического припадка. Упав на доски, оставшиеся после предбанника, Аврелий схватился руками за голову и закусил мизинцы. В уголках глаз скопились щекочущие слезы, от которых начало свербить в носу и воротить желудок.

«Отомстить решил, зараза. Отыграться вздумал. Ни себе, ни мне, значится».

Сорвавшись с места, Аврелий направился к Бирюлевым. У смежной калитки Бирюлевы отгрохали шестигранную беседку с лозой, за которой и спрятался Аврелий, памятуя, что здесь часто проходил Тарас.

В это же время из дома вышел Лапикур Бирюлев, отец, вместе с маленьким котон-де-тулеаром. Вслед за ними на крыльцо выкатился и сам Тарас.

– Папенька, вы куда пошли? А когда топить будем? И с Масей что делать?

– Сейчас устроим,—благосклонно улыбнулся Лапикур и скрылся с поля зрения.

Тарас присел на корточки и подозвал к себе белую коротконогую собачонку, взъерошил ей шерсть и побежал за отцом.

«Кошек он, значится, топит: и своих, и чужих, а как к этой идиотине ласкаться—так пожалуйста!»

Аврелий сидел в кустах, еле сдерживая щекочущую в груди ярость. Подобрав с земли палочку, он стал звать белого котона к себе. Собака навострила уши, посмотрела на Аврелия и наклонила голову.

– Поди сюда, собачечка, поди.

Глупый старый котон, высунув язык, заковылял к Аврелию. Подхватив собаку, Аврелий скрылся с ней за беседкой возле вырытого колодца, а, оставшись один, хотел размозжить ей голову булыжником, но не смог. Собака была живая, немножко вырывалась, виляла хвостом, но не тяфкала.

Лапикур вернулся вместе с Тарасом и начал звать котона, на что котон приготовился уже залаять.

С ядовитым презрением взглянув на собаку, Аврелий заткнул ей морду; позади ухмыльнулся ничем не загражденный колодец.

– Тима! Тима!—кричал Тарас.

Сердце стучало прямо в глотке. Аврелий похолодел всем телом так, что даже котон в его руках обмер и затих; не зная куда деваться, он подошел к колодцу и кинул туда собаку, тяжелую как куль с картошкой. Собака плюхнулась в воду, а Аврелий, закрыв калитку, убежал к себе и, только остановившись у двери в дом, увидел, как на коврике для ног разлегся довольный Рыжик.

– Да, Петро, я был идиотом. Безмозглым фуфелом. Даже не поинтересовался, что там с их псинкой в конце концов приключилось. Вообразил себе невесть что и, не разобравшись, ринулся делать дела. Это между прочим и на тебя сейчас похоже.

Гогман прищурился.

– Ты о Бирюлевых вспомнил?

– Пес у них был, котон. Помнишь, наверное.

– Так это твоя проказа?

Гогман неожиданно для Аврелия засмеялся.

– Реля, ты, конечно, глупец, но и пса они, по старости, давно хотели отправить на покой. Да, об этом случае много смеялись и даже окрестили Тоталом утопленников, в шутку, разумеется.

Аврелий слабо и бесцветно улыбнулся.

– Вон оно как.

Гогман приобнял Аврелия за плечи.

– Вот видишь, не так уж «твое» лучше «его». В сущности, это

две идентичных ситуации.

В кабинет постучались и зашел Коля Краков, секретарь на полставки у Гогмана.

Скептически оглядев Аврелия с Петро, он дернул усом и произнес, ужасно коверкая: