– Девушка, милая, – ответил ей Степан, усмехаясь, – когда бы я, по-вашему, успел рассмотреть ее? Она сначала долбанула меня шокером, потом, когда я был в отключке, отрубила руку.
– Вы ведь приходили в себя, – напомнила Мирослава.
– Приходил на пару минут, а то, может, и меньше. Перед моим мутным взором возникло видение! Женщина в свободном одеянии, высокая. На плече топор.
– Какие у нее были волосы?
– Не помню, – устало ответил Степан, – честное слово, не помню.
Мирослава поджала губы, окинула Степана оценивающим взглядом и спросила:
– А Владлена Москвина вы помните?
– Москвина помню, – кивнул Степан. – Кстати, его мать такая же высокая, как и Фея с топором.
– Вы что же, подозреваете, что это Елена Павловна Москвина вам руку отрубила? – заинтересованно спросила Мирослава.
Степан подумал, потом покачал головой:
– Нет, думаю, что это была не она.
– Скажите, Степан Филаретович, вам не было жалко Владлена и других таких же ни в чем не виноватых мальчишек?
– Я тогда не думал о жалости, – признался майор Горбыль.
– Совсем? – усомнилась Мирослава. – Ведь по вашей милости они могли надолго попасть в тюрьму. Их жизнь была бы бесповоротно сломана.
– Ну да, – сказал он, – кругом я виноват! И теперь меня самого никому не жаль. Даже собственным родителям. А люди одобряют самосуд Феи. Ну как же, отрубила руку не борцу с наркотиками, а оборотню в погонах.
– Вы с этим не согласны? – спросила Мирослава. – Обижены на весь белый свет? Вам же если на кого и обижаться, то только на своих коллег.
– Это еще почему? – вскинулся Степан.
– Потому что, если бы они прислушались к словам Москвиной, вы бы остались с двумя руками. Мать парня и сам парень с самого начала утверждали, что наркотики сыну подбросили.
– Я уже сказал вам, – сухо проговорил Степан, – что вину свою признаю, но тогда я не думал об этом! Мне нужны были деньги! О них я и думал. Что тут непонятного? – повысил он голос.
– Угу, – проговорила детектив, – действительно, чего же здесь непонятного?
Она встала и пошла в прихожую.
– Вы считаете меня монстром? – крикнул он ей вдогонку.
– Главное то, кем вы сами себя считаете, – ответила она, стягивая бахилы с кроссовок.
– Сволочью я себя считаю! Сволочью последней! – прохрипел он, выйдя следом за ней в прихожую, и спросил: – Вам легче?
– Мне – нет, – ответила она, поворачиваясь лицом к двери, – главное, чтобы вам было легче.
– Ну спасибо, – он поклонился ей в пояс. Но она уже выходила на площадку и ничего не видела.
– Кто за вами ухаживает? – спросила она, так и не обернувшись.
– Соседка, тетя Маша, – ответил он глухо.
– Святая женщина, – искренне вырвалось у Мирославы.
– Я тоже так думаю.
Ни он, ни она не сказали друг другу «до свидания».
Мирослава спустилась вниз. А Степан Горбыль просто закрыл дверь, прислонился к ней спиной, сполз вниз и тихо завыл от отчаяния и раскаяния. На самом деле выть ему хотелось в голос. Но он не смел этого делать, боясь напугать единственного оставшегося у него близкого человека – соседку бабу Маню.
Расставшись с Горбылем около полудня, Мирослава решила заехать к Москвиным.
С Еленой Павловной о встрече она договорилась накануне, но точного времени своего приезда не назвала, так как сама не знала, когда закончит общение с бывшим оборотнем в погонах.
По пути к месту назначения детектив думала о том, нельзя ли считать, что Горбыль стал оборотнем поневоле. Он ведь и впрямь стал заниматься грязными делишками, попав под чары дурной женщины. Но с другой стороны, делать это его никто не заставлял, в том числе и Лиза, как признался ей Степан. Он просто не говорил ей, откуда у него деньги, а она его об этом и не спрашивала, хотя должна была понимать, что трудом праведным, служа в полиции в чине майора, ее любовник заработать столько денег, сколько тратил на нее, не мог.
