– Какая разница, сколько они стоили, Артур? – наконец еле слышно проговорила Людмила. – Подарили – нужно беречь. Вы что, специально разбили эти колонки?.. За что вы ему мстите? Я понимаю вашу злость, понимаю вашу досаду! Я знаю, что вы бы предпочли, чтобы мы и дальше жили втроём, но… Артур! Артём!
Розовые пятна на лице матери стали ярче, а голос дрогнул.
Слова, которые разум счёл «правильными», явно давались ей с гигантским трудом.
– Не то чтобы специально, – угрюмо пробубнил Артём за его спиной, – но…
Обернувшись, Артур уставился на младшего брата с неподдельной яростью.
Артём осёкся, но в его серых глазах не было испуга; он смотрел в ответ с вызовом.
Недоумок, твою мать! Решили напирать, так надо идти до конца!
– Послушайте, – устало произнесла Людмила, подняв ладонь в жесте «теперь говорю я». – Я действительно от всей души сопереживаю вам. Я знаю, что вам сложно. Знаю, что перемены и нововведения – это всегда тяжело. Я знаю, что вы злитесь, обижаетесь и ревнуете. Вы имеете право. Артур… Артём… Я люблю вас, очень сильно. Ещё сильнее, чем раньше. Вы всегда будете для меня очень важными людьми. Но себя я тоже люблю. И хочу, чтобы моя жизнь приносила мне счастье. Я прошу вас: будьте мягче к Володе. Он очень старается наладить с вами хорошие отношения. Возможно, вам это незаметно, но мне, со стороны…
Она говорила, говорила и говорила – то затыкая вафельное полотенце за пояс, то размахивая им, как вымпелом. Она говорила, а пятна на её лице разрастались, толкали друг друга и переползали со лба на щёки; со скул на шею.
Сжав зубы, Артур смотрел на материнское лицо почти с ненавистью – до того много едкой злобы пилило душу пополам.
Она говорила и говорила, но ни разу не сказала: «Окей, этот Володя нам и правда не нужен. Мы будем жить, как раньше – втроём».
– Я тоже люблю тебя, ма, – негромко признал Артём, не выходя из-за спины брата.
Как просто завоевать обожание десятиклассника!
– Я не ревную! – выдавил Артур, скрестив руки на груди; зубы глухо заскрипели.
Много чести вам, эгоисты.
Смотреть ей в глаза не хотелось, и он уставился на оранжевую плитку, что горизонтальной лентой бежала по белому кафелю кухонных стен.
– Ваш отец за столько лет ни разу о вас не вспомнил, – сухо сказала мать; в её голубых глазах стояли слёзы. – Собрал по углам свои чёртовы стишки и усвистал на поиски себя. А для Володи вы как сыновья.
Да какие сыновья! Старше меня, урод, от силы лет на пятнадцать!
– Пойдём, Арчи, – повторил брат, беззлобно ударив кулаком ему по лопатке. – Реально сами виноваты. Поживём пока без колонок.
Да ты без всего сможешь пожить! Весь в отца, сука, сраные миротворцы!
Злость в горле до того распухла и заострилась, будто он подавился косточкой сливы – и не откашлял её с тех пор.
– Вы хоть раз задумались, почему Володя вообще должен вас спонсировать? – тихо спросила Людмила; это звучало как претензия, но в её голосе не было злости.
Она будто любопытствовала: а что же происходит под черепами у этих чертей?
За спиной послышались шаги брата. Артём снова сбежалс поля боя ополоснулся её проникновенными речами и сбавил обороты на самом старте.
Словно устав от всего на свете, Людмила обречённо махнула рукой и швырнула полотенце на стол – рядом с вазой, из которой торчал букет бирюзовых хризантем.
Порожняком Ивлеев сюда не ходил.
– Не считай, пожалуйста, его деньги, Артур. И не говори о них так пренебрежительно. Он с утра до ночи горбатится в суде. Это не лёгкий хлеб. Он имеет право не тратить на вас ни копейки, но тратит много.
