В этой же комнате он обретёт новую жизнь и засияет артефактом.
Мысленно досчитав до пяти, она обернулась и выставила вперёд руку с книгой.
…Ожидания оправдались.
Его брови взлетели, а губы округлились и испустили восторженный вздох.
Сделав шаг вперёд, Елисеенко благоговейно коснулся книги.
– «Bill of Rights»5? – выпалил он, изумлённо хохотнув. – В оригинале?!
– «Bill of Rights», – кивнула она, сияя. – В оригинале.
Погладив ветхую обложку, он вмиг сбросил все ипостаси, кроме профессиональной раскрыл книгу на случайной странице и впился глазами в строчки.
И пусть весь мир подождёт.
Как же она любила, когда его глаза горели порывистой страстью яркого интеллекта.
– Тот самый! – на миг подняв к ней ошалевший взгляд, звонко воскликнул парень. – Образца тысяча шестьсот восемьдесят…
– …восьмого года, – охотно подтвердила девушка, осторожно перелистнув несколько тонких страниц. – Самое точное и самое старое переиздание оригинала.
– Вера! – пробормотал он, обхватив её за плечи; в его взгляде плескалась смесь из воодушевления и нежности. – Это просто офигенно! Когда нужно вернуть?
– Никогда, – сообщила она, обняв его за пояс. – Это шло в утиль. А я выпросила для личного, так скажем, пользования.
Переводя взгляд с книги на девушку и обратно, Свят медленно качал головой.
Словно не мог решить, кому сейчас положено больше его восхищения и внимания.
– Я никогда не устану изумляться тому, как ты брызжешь идеями, – наконец пробормотал он, нехотя опустив книгу на стол.
– Сам ты брызжешь! – возмутилась Вера. – Это было несложно. Я же помню, как ты в Хартию влип. Тогда она была явно привлекательнее моей гриппозной личины.
Тогда это тоже был ты? Как в прошлой жизни.
– Только она и смогла меня оторвать от Хартии, – серьёзно объявил Свят, поцеловав её в уголок губ. – Больше никто бы не смог.
Шагнув к своему рюкзаку, он активно порылся в его недрах и лукаво попросил:
– Не подглядывай.
Закатив глаза, Вера отошла к окну и любовно погладила нагретый батареей хлипкий подоконник; за тёмным окном пахли янтарным золотом тусклые фонари.
Она всё-таки написала на этом ватмане изжёванную цитату Шекспира.
Потому что писать что-то «красивое» от себя было бы враньём.
Всё было бы некрасивым враньём – всё, кроме рисунка его жадных и бездонных глаз.
Сколько же пробежало мимо неё часов, когда она замирала у этого подоконника, пытаясь понять, чего хочет её блудная душа.
А теперь он здесь. А душа – дома.
* * *
– Это тебе, – ворвался в мысли ласковый баритон.
Дёрнув головой, я наткнулась взглядом на твою руку, что удерживала на ладони…
– Сборник стихов Роберта Рождественского?! – в изумлении воскликнула я, бережно подхватив книгу. – Ты запомнил, что я люблю его стихи?!
– Конечно, запомнил, – негромко произнёс ты, разместив руки у меня на талии. – Надо же мне было соответствовать твоей феноменальной памяти на цитаты Пастернака.
– Стихи Рождественского… – повторила я, погладив книгу по корешку и любовно понюхав пожелтевшие страницы. – Ну вот, я была права. Ты тоже брызжешь.
Ты гулко расхохотался, и моя голова у тебя на плече ритмично затряслась.
– Спасибо, Свят. Это восхитительно. А её когда нужно возвращать?
– Ну смотри, догадалась, что библиотечная! – с игривой досадой воскликнул ты, проводя кончиком носа по моей шее. – Может, я клад нашёл?
– У твоего клада библиотечная маркировка вдоль корешка, – невозмутимо отбила я.
Ты снова рассмеялся – на этот раз тише и глуше: потому что более интересным теперь считал изучение губами моей шеи.
