Мы распили вторую бутылку вина, и Жоржетт стала шутить. Она улыбнулась, показав все свои плохие зубы, и мы чокнулись.
– А ты ничего, – сказала она. – Жаль, что ты нездоров. Мы с тобой ладим. Все же, что с тобой такое?
– Ранили на войне, – сказал я.
– Ох, эта грязная война!
Мы бы, наверно, продолжили обсуждать войну и согласились, что это, по большому счету, бедствие для цивилизации и лучше было бы не воевать. Я уже скучал. Но тут кто-то окликнул меня издали:
– Барнс! Эгей, Барнс! Джейкоб Барнс!
– Друг зовет, – объяснил я и вышел из кабинки.
За большим столом сидели Брэддокс и компания: Кон, Фрэнсис Клайн, миссис Брэддокс и еще несколько незнакомых мне человек.
– Ты ведь пойдешь танцевать? – спросил Брэддокс.
– Танцевать?
– Ну как же, в дансинг, – вставила миссис Брэддокс. – Ты разве не знаешь, мы их возродили!
– Ты должен пойти, Джейк, – сказала Фрэнсис с дальнего конца стола. – Мы все идем.
Она сидела с прямой спиной и улыбалась.
– Конечно, он идет, – сказал Брэддокс. – Садись, Барнс, выпей с нами кофе.
– Ладно.
– И подругу с собой приводи, – сказала миссис Брэддокс, смеясь.
Уроженка Канады, она отличалась типично канадской простотой.
– Спасибо, мы придем, – сказал я и вернулся в кабинку.
– Кто твои друзья? – спросила Жоржетт.
– Писатели и художники.
– Их полно на этом берегу.
– Даже слишком.
– Согласна. Но некоторые хорошо зарабатывают.
– О, да.
Мы доели и допили вино.
– Идем, – сказал я. – Выпьем кофе с остальными.
Жоржетт открыла сумочку, тронула лицо пуховкой раз-другой, глядя в зеркальце, подкрасила губы помадой и поправила шляпку.
– Хорошо, – сказала она.
Мы вышли в общую комнату, полную людей, и Брэддокс встал, как и остальные мужчины за столом.
– Хочу представить мою невесту, – сказал я, – мадмуазель Жоржетт Леблан[14].
Жоржетт улыбнулась своей прекрасной улыбкой, и мы всем пожали руки.
– Вы родственница Жоржетт Леблан, певицы? – спросила миссис Брэддокс.
– Connais pas[15], – ответила Жоржетт.
– Но у вас одна фамилия, – настаивала миссис Брэддокс простодушно.
– Нет, – сказала Жоржетт. – Вовсе нет. Моя фамилия – Обэн.
– Но мистер Барнс представил вас как мадмуазель Жоржетт Леблан. Я в этом уверена, – настаивала миссис Брэддокс, увлекшаяся французской речью и переставшая понимать, что говорит.
– Он дурак, – сказала Жоржетт.
– Ах, так это была шутка! – сказала миссис Брэддокс.
– Да, – сказала Жоржетт. – Смеха ради.
– Ты слышал, Генри? – Миссис Брэддокс обратилась через стол к Брэддоксу. – Мистер Барнс представил свою невесту как мадмуазель Леблан, а на самом деле она Обэн.
– Ну конечно, дорогая! Мадмуазель Обэн, я очень давно ее знаю.
– О, мадмуазель Обэн, – обратилась к ней Фрэнсис Клайн и затараторила по-французски, очевидно, не испытывая, в отличие от миссис Брэддокс, горделивого изумления оттого, что и вправду говорит по-французски. – Вы давно в Париже? Вам тут нравится? Вы ведь любите Париж, не так ли?
– Кто это такая? – Жоржетт повернулась ко мне. – Я должна с ней говорить?
Она повернулась к Фрэнсис, сидевшей сложив руки и улыбаясь, вскинув голову на длинной шее, вот-вот готовой сказать что-то еще.
– Нет, мне не нравится Париж. Здесь дорого и грязно.
– Правда? А я нахожу его чрезвычайно чистым. Один из самых чистых городов во всей Европе.
– А я нахожу его грязным.
– Как странно! Но вы, возможно, пробыли здесь не слишком долго?
– Я пробыла здесь достаточно долго.
– Но здесь встречаются симпатичные люди. Это следует признать.
