Капитонов встает и боком к проходу, и по проходу пробирается к двери.
22:09
– Евгений, – представляет Марина Капитонова мужу, а Капитонову – мужа: – Тодор.
И с наигранной гордостью:
– Настоящий бельгиец.
– Но не Пуаро, – показывает Тодор пальцем на отсутствие усов, щекоча себя под носом.
Капитонов не замечает акцента.
Настоящий бельгиец – крупный брюнет.
Покойному Мухину противоположность.
– Моя мама болгарка, мой отец из Брюсселя.
Штаб-квартира НАТО. Капуста. Кружево. Пиво.
Моментально вспомнен контекст.
Надо ли Капитонову рассказывать о своих родителях?
– Короче, русский, – заключает Марина.
– Укороченный русский, – подхватывает Тодор.
– Почему это ты укороченный?
– Ну как же? Кто-то из ваших сказал: широк русский человек, надо укоротить.
– Там, по-моему, было «сузить».
– Неважно.
Болтовня продолжается в комнате.
– Женя тоже в Бюсте работал, – сообщает мужу Марина.
– В бюро статистики, – отзывается муж, давая понять Капитонову, что понимает жену.
(В Бюсте, вместе с Мухиным – тоже.)
Над чем работает он сам, Тодор начинает рассказывать, открывая бутылку болгарского красного (гость отказался от водки): он работает над… Но тут Капитонов уже не уверен, что за поприще это – пищевая промышленность, медицина, пиар? Задав по ходу рассказа вопрос, Капитонов понял, что лучше не спрашивать: настоящий бельгиец чересчур обстоятелен. Что-то связано с кисломолочным напитком, традиционно производимым в одном из горных районов Болгарии, где еще в позапрошлом веке было отмечено большое число долгожителей. В свое время этим кисломолочным напитком заинтересовался профессор Мечников, лауреат, между прочим, Нобелевской премии по медицине – большую часть исследований он провел в Париже, в Пастеровском институте, где, кстати, хранится урна с его прахом.
– За встречу, – предлагает Марина.
Когда рассказывает Тодор, она смотрит чуть в сторону, на ту часть стола, на которой салфетки в подставке, и лицо у нее ничего не выражает, кроме напряженного ожидания.
Русский Тодора настолько чист, что готов в нем выдать нерусского. Но возможно, Капитонов льстит себе, желая показаться самому себе проницательным.
Йогурт (с ударением на втором слоге в соответствии с новой нормой русского языка и исторически правильным (что Тодор умудрился, к слову, отметить) произношением), производимый на Западе, совсем не йогурт. Как и производимый в России по западным технологиям. Нельзя забывать, что писал Мечников о молочных микробах и их пользе. Мечникова интересовала проблема естественной смерти. Это когда у организма, пресыщенного жизнью, притупляется страх смерти, и тому в известной степени способствует правильное питание.
Тодор сам говорит:
– За здоровье.
Капитонову странно, что не может понять, серьезен ли Тодор или это он столь изощренно маскирует иронию.
Нравится ли Капитонову Петербург, интересуется настоящий бельгиец.
– Я отсюда уехал не так давно.
– Да. Мне это известно. Но заметны ли изменения, хотелось бы знать.
– Сосульки, – отвечает Марина за Капитонова.
– Что поделать, такая зима! – восклицает Тодор. – А не скучаете? Москва – не Санкт-Петербург.
– Нет времени, а то бы, конечно, погулял по городу.
– Скользко, скользко! Все ноги ломают. Вон Татьяна Игнатьевна сломала шейку бедра!
Капитонов не спрашивает, кто такая Татьяна Игнатьевна. И Марина не говорит. Марина просит его рассказать о конгрессе. Капитонов рассказывает в двух словах, как он сам понимает смысл того, чему участником ему случается быть, но не может ответить на вопрос Тодора о Копперфильде – он не знает, почему давно ничего не слышно о Копперфильде.
