Наконец настала пора возвращаться в Лондон, к блеску тамошней жизни: кулуарам парламента, клубам, пересудам о распределении должностей и собственным служебным перспективам, сиянию газовых фонарей, напускной горячности политических оппонентов и парику спикера. Предаваясь на каникулах праздности, наш герой решил: до конца нынешней сессии, которая продлится месяц, он возьмет слово в палате общин, чтобы его наконец увидели и услышали. И не раз, блуждая в одиночестве с ружьем по болотам за рекой Шаннон, он представлял, что произносит свою речь. Он будет лаконичен – всегда, откажется от жестикуляции (мистер Монк советовал это очень настойчиво) и в особенности станет избегать слов, которые не служат цели. Цель может быть ошибочна сама по себе, но она нужна непременно! В Киллало Финеаса успели не раз упрекнуть за молчание; земляки считали, что в парламенте он оказался благодаря красноречию. Что ж, когда он приедет в следующий раз, причин для упреков не будет. Он выступит и покорит палату общин во что бы то ни стало.
Итак, в начале февраля Финеас вновь отправился в Лондон.
– Прощай, Мэри, – произнес он с самой нежной улыбкой, но в этот раз не стал ни целовать ее, ни просить локон.
«Я знаю, что ему нужно ехать. Таково его положение. Но я буду верна ему, что бы из этого ни вышло», – решила она про себя.
– Ты, верно, печалишься, – сказала ей на следующее утро Барбара Финн.
– Нет-нет, не печалюсь. У меня столько поводов гордиться и радоваться! Я вовсе не намерена печалиться.
Тут она отвернулась и залилась горькими слезами, и Барбара Финн заплакала вместе с ней.
Глава 17
Финеас Финн возвращается в Лондон
За время пребывания в Киллало Финеас получил письма от двух благосклонных к нему дам, и, так как письма эти были весьма короткими, их стоит представить читателю. Вот что говорилось в первом:
Солсби, 20 октября 186– г.
Мой дорогой мистер Финн,
пишу, чтобы сообщить: наша свадьба состоится так скоро, как только возможно. Мистер Кеннеди не любит отсутствовать в парламенте и не желает откладывать церемонию до окончания сессии. Назначенная дата – 3 декабря, а после мы сразу отбываем в Рим и вернемся в Лондон к открытию новой сессии.
Искренне ваша,
Лора Стэндиш
В Лондоне мы будем жить по адресу: Гросвенор-плейс, № 52.
На это он ответил столь же коротко, принеся свои горячие поздравления с грядущей зимней свадьбой и заверив, что явится засвидетельствовать свое почтение в дом № 52 на Гросвенор-плейс, едва окажется в Лондоне.
Вот что было сказано во втором письме:
Грейт-Мальборо-стрит, декабрь 186– г.
Дорогой и почитаемый сэр,
Банс очень тревожится насчет комнат и говорит, что знает письмоводителя из Канцлерского суда, молодого господина с женой и ребенком, которые готовы взять внаем целый дом, а все из-за того, что мисс Паунсфут сказала про портвейн, хоть в ее лета любая могла в сердцах обмолвиться, и подумаешь, ничего такого она в виду не имела. Да и то сказать, я мисс Паунсфут знаю уже почитай как семь лет, и неужто я ей откажу из-за слова-другого, которые и вырвались-то случайно? Но, почтенный сэр, не затем я вам пишу, а спросить, точно ли вы уверены, что снова займете комнаты в феврале. В месяц после Рождества их сдать легче легкого, потому как везде показывают вертепы. Только скажите поскорее, а то Банс донимает меня каждый день. И на что мне сдалось обхаживать жильцову жену с ребенком – уж я бы лучше хотела, чтобы у меня жил депутат и джентльмен вроде вас.
