Тут она заметила, что я её разглядываю.
– У меня язва желудка. Желудок болит страшно. Тошнит всё время. А врач говорит, если, мол, придёшь ко мне снова, я тебе психушку вызову. А у меня от этой язвы вон! живот растёт!
– Тошнит, говорите?
– Да. Особенно по утрам…
– А это не беременность?
– Вот ещё! У меня уже полгода климакс! Я не могла забеременеть. А если б забеременела, то выкидыш бы был.
– Это почему это?
– Да потому что всё небо засрато!
– Как это?
– Дык летают. Самолёты. А в них – люди. Они же в уборные ходят. А всё это прямо в небо и выбрасывается! Вот и засрали. Летают же много. Туда-сюда, туда-сюда! Совсем стало нечем беременным дышать. Вот и выкидыши у всех…
– А-а-а-а! Может быть… – ответила я растерянно, предполагая, что врач-то была права.
– Но молодёжь-то не знает, что есть хорошее средство беременность-то сохрани-и-ить! Мне про него ещё Танькин отец говорил, первый муж мой, – лицо её расплылось от приятных воспоминаний, – да!
– И какое же это средство?
– Да трахаться побольше!
– Прямо так и говорил?
– Да!
– Да по тем временам и слова-то такого не знали…
– Да что ж мне, прям так и говорить тебе как он говорил? Тогда – надо много еб… ся!
– Ой! – выскочила наружу моя ошеломлённость
– А он, вообще-то, у меня культурный был. Я с ним все фильмы посмотрела.
– В кино водил?
– Он его сам показывал. Киномеханик он был. В Техпосёлке (посёлок в шести км от Ташлы). Я корову подою, а потом верхом на лошадь – и к нему. Как раз на начало фильма успевала.
Собеседница моя снова расплылась удовольствием от воспоминаний.
– Ой, он такой ласковый был…
Я испугалась подробностей и перевела разговор на другую тему:
– А где ж он теперь-то?
– Да кто ж его знает? Я сейчас одна… Последний-то мой, Серёжка, заболел. Рак лёгких. У дочери сейчас. Уж и не ходит… А меня тоска гложет. Хочу забрать его… Не знай… отдадут-не отдадут… А то и защитить меня некому! Всю весну на свою пенсию рассаду покупала, сажала, сажала, ухаживала и на тебе! Родственнички понаехали! Жить ко мне. За мой счёт.
– Это какие ж родственники?
– Да дети с внуками! Нет уж, лучше я своего, хоть и больного, но мужика верну. А с ними хлопот не оберёшься! Нет уж, пусть идут, откуда пришли.. Ой! Вот останови здесь. Здесь выйду.
Машина притормозила. Попутчица выскочила, тряхнув причёской, и устремилась в направлении рынка. Я смотрела ей вслед, стараясь не представлять подробностей её жизни, но они так и лезли мне в голову. И непонятно было, стоило бы что либо менять в ней, стала бы она счастливей, если её отмыть и ногти обрезать? Воспоминаний о Танином отце-киномеханике это бы ей не прибавило, а больше-то чем ей быть счастливой? Я представила, как она мчится верхом на лошади к тому, кто мил по самые уши и решила, что всё, что надо, с Таниной мамой произошло. И произойдёт. Без чьёго-то вмешательства. Каждый счастлив по-своему.
Марат взял в руки коробочку с дорогим зелёным чаем, где каждый пакетик помещён в специальный конвертик, заглянул туда и с улыбкой заметил:
– О! Здесь Штирлиц завёлся… Дядя Миш, – обратился он к крёстному, – смотрите: Штирлиц!
Миша заглянул в коробочку и пожал плечами:
– Какой Штирлиц? Причём здесь Штирлиц?
– Ну, как же! Посмотрите внимательно! Бабуль, вот посмотри: правда же, Штирлиц?!
Заинтригованная бабуля заглянула в коробочку, приготовившись поразмышлять как 12-летний подросток, и закатилась в смехе.
– Нет, ну, что тут смешного?! И где в конце концов здесь Штирлиц? – возмутился Миша, желая всё-таки вникнуть в ситуацию
