В голове Сильвии роилось множество образов, связанных с её детскими годами. Только отца своего, Тита Сильвия, она помнила очень смутно. Спустя четыре года после того, как Анния облачилась во вдовью столу, уже никто в Приюте Сильвана не скрывал от ребёнка ни семейных трудностей, ни стеснённого положения. И хотя заботы и препятствия с каждым годом всё больше тяготили хозяйку имения, её по-прежнему видели с гордо поднятой головой, величественную и невозмутимую.
Несмотря на свою отрешённость от хозяйственных дел имения и полную непрактичность, Анния не жалела денег на воспитание подрастающей дочери. Но прежде всего она желала видеть мужем Сильвии человека знатного происхождения, с влиятельными связями, с блестящим образованием. Иными словами: покровителя, который и обеспечил бы будущее девушки, и спас виллу Приют Сильвана от полного разрушения. К счастью, подходящего жениха не нужно было искать далеко. Довольно быстро придя к соглашению с владельцем соседней виллы, Публием Волумнием, Анния обручила свою единственную дочь с его сыном Спурием.
У самой же Сильвии её будущее замужество не вызывало восторга. Во-первых, поселившись в Риме, где отец жениха уже приобрёл для молодой семьи усадьбу, она рассталась бы со своим единственным родным человеком – матерью. А во-вторых, дитя природы, она страшилась разлуки с нею как чего-то ужасного, что могло разбить её жизнь. Она была наслышана о Риме и нравах его жителей – и из этих рассказов вынесла впечатление тесноты, сутолоки, порока и показного блеска, который совсем не прельщал её. Существовала ещё одна – третья – причина: её отношение к жениху. Каждый раз, представляя полузабытый образ Спурия – долговязого юнца с жидкими пепельными волосами и гладким лицом – наследника фамилии Волумниев, она не испытывала ничего, кроме тоски по детству, когда он был её товарищем по играм... А ведь сердце её жаждало бурных чувств, всесильной и безрассудной любви...
С каждым шагом вперёд лес становился всё темнее; кругом царила тишина, время от времени нарушаемая лишь шорохом от перебегавшего через тропинку зайца. Было что-то таинственное и влекущее в этой тропинке, тонувшей в густой зелени. Иногда расширяясь, иногда суживаясь, она поворачивала то в одну, то в другую сторону... вот-вот кончится, но потом появлялась вновь, маня и уводя за собой неизвестно куда. Так она и петляла по лесу до тех пор, пока не оборвалась - Сильвия очутилась на небольшой поляне. Под пиниями и столетними дубами виднелась цепь низких холмов, один из которых, сильно размытый дождями, издали светился яркой белизной глины.
Однажды, в детстве, Сильвия побывала у этих холмов и нашла там странное, почерневшее от времени ожерелье. Дома она показала находку матери, и та, тщательно рассмотрев её, заинтересованная, попросила Сильвию показать ей поляну. Затем, предположив, что холмы в лесу не что иное, как древнее захоронение сикулов – коренных жителей Сицилии, Анния запретила дочери впредь приближаться к ним. Но загадочные холмы манили – и Сильвия ещё не раз тайком прибегала на поляну.
Как они жили, эти люди? В каких богов верили? И сколько столетий пронеслось над этой землёй, сколько царей и тиранов было предано забвению с тех пор, как первые племена, давшие острову имя, уснули вечным сном? Увы... Забытый язык древности не мог поведать Сильвии о том, что ей так хотелось узнать; таинственное прошлое, возбуждая жгучее любопытство, втягивало Сильвию в зыбкую страну грёз, туманную и пленительную, придуманную ею самою...
