– Они почти на сто процентов уверены, что там сахар, – говорит полковник. – Но блок питания, таймер и детонатор настоящие, собраны по рабочей схеме.
Полковник ведёт меня в здание через боковую дверь, мы спускаемся по крутой, слабо освещённой лестнице и попадаем в подвальный коридор – дешёвая отделка, подвесные потолки со следами потёков воды. В дальнем конце коридора толпа людей и опять полосатые ленты.
Полковник – старый друг моего отца. Может быть, именно это помешало ему стать генералом. Я вижу, что дело ему не нравится и не только потому, что терроризм – не наш профиль, но и потому, что вокруг крутится слишком много союзников-конкурентов, так и норовящих обойти, подставить подножку, унизить и оболгать. Полковник не любитель подковёрных игр, но выиграл в них не один матч, и потому всей его команде нельзя расслабляться, ведь в организациях, подобных нашей (а в этом деле все организации подобны нашей) корпоративная история въедается в кожу, как угольная пыль у шахтёров. Желторотые птенцы из других команд, годящиеся полковнику в сыновья, ненавидят его только потому, что так принято. Я уже давно оперился и стал коршуном (а может, стервятником), но не могу сказать, что ненавижу парней из других контор, потому, что полковник у нас не культивировал вражду и ксенофобию.
На месте обнаружения работает сразу несколько групп экспертов, вокруг огороженного лентой пятачка толкучка, как в чёрную пятницу в «Икее». Наши все здесь, что-то строчат в своих блокнотах. Блокноты у всех одинаковые, с эмблемой хоккейного чемпионата мира-2014. Свой я даже ни разу не доставал из ящика стола. Записывать сейчас особо нечего, пока не отаботают эксперты-криминалисты. Вижу Сигизмунда Брониславовича, нашего профайлера. Он почти касается потолка своей длинной акромегальной головой. В кожаном плаще он напоминает персонажа военных фильмов, гипертрофированного нациста, какого-нибудь бригаденфюрера СС. Иногда при виде Сигизмунда Брониславовича у меня возникает шальная мысль щёлкнуть каблуками и изобразить партийное приветствие, но я сдерживаю себя, потому что он не оценит, и потому что он тоже старый друг моего отца. Я машу ему рукой и слышу, как скрипит чёрная кожа его плаща, когда он поднимает руку в ответ. Чтобы скроить этот плащ, наверное, содрали кожу с небольшого стада буйволов. Рука в нитриловой медицинской перчатке, натянутой едва до основания большого пальца. Для таких кистей ему бы больше подошли хозяйственные перчатки.
В подвале пахнет пылью, воздух здесь очень сухой. Мы с полковником останавливаемся, не доходя до ленты, Сигизмунд Брониславович подходит к нам. Криминалисты за его спиной похожи на привидения, их защитные костюмы напоминают маскировочные халаты времён зимней войны. Место преступления залито белым светом переносных прожекторов, и фигура приближающегося профайлера, подсвеченная со спины, выглядит просто демонически, словно низвержение падшего ангела, потерпевшего поражение в борьбе с всевышним.
– Почему мы не надели бахилы? – спрашиваю я у Кирпоноса.
– Они уже собрали образцы на лестнице и в коридоре.
Ни я, ни полковник не карлики, но Сигизмунду Брониславовичу мы едва достаём до плеча.
– Ну, как? – спрашивает полковник.
Профайлер морщит огромный лоб. У него всё карикатурно большое – рот, нос, глаза, уши, морщины. С самого детства он ассоциируется у меня с волком из «Красной шапочки», тем, у которого «а почему у тебя такие большие уши?», ведь первый раз я увидел его лет в пять, меня ещё даже в школу не отправили, а тут он приходит к нам домой, весь такой огромный и несуразный. Отец ни о чём меня не предупреждал, а мама накануне вечером прочитала мне ту самую сказку, и мне хотелось закричать: «Волк! Волк!», но я увидел, как отец ласково с ним разговаривает, и не закричал, ведь мой отец работает в милиции и не допустит, чтобы случилось что-то нехорошее.
