Форма допуска - страница 8

Кальки, «синьки»3 – ох этот ужасный канцелярит – становились страницами будущих отчетов. Их сверяли с рукописным текстом в блокноте (с пронумерованными листами, прошитом нитками и закрепленными сургучной печатью). Николаев считал эту сверку архиважным делом, и всегда привлекал девушек-помощниц, к мужчинам не обращался.

Увидев, что я не тороплюсь тащить стул, ведущий повторил просьбу-приказ. Я медлю, мое самолюбие задето. Я ведь теперь не лаборантка-практикантка, мог бы для такой работы и девушку-техника привлечь. Я же с сегодняшнего дня – инженер. Но в комнате, кроме нас двоих, никого нет, придется мне идти к нему на вычитку, раз я ничем не занята. На мое счастье дверь приоткрывается, и я вижу круглое лицо нашего «Жванецкого».

Он просит зайти в его кабинет для продолжения разговора. Я тотчас отлипаю от своего стула, и, не дожидаясь позволения Николаева, бегу в кабинет шефа.

Начальник озадачивает меня творческой работой: требуется рассчитать интенсивность звука в каюте корабля – другое дело! Тема знакомая, проходили ее еще на четвертом курсе, надо только выполнить расчет с заданными параметрами. Мне все ясно, я и спешу на рабочее место: не терпится приступить к настоящей работе!

За время моего отсутствия общая комната снова наполнилась народом. И постоянные обитатели вернулись, и незнакомая сотрудница из соседнего сектора пожаловала, стоит посреди комнаты, рука в бок, говорит о путевке на базу отдыха. Я прислушалась: возмущается! Обижена, что при жеребьевке ей не досталось путевки. Наши сотрудники поддерживают ее возмущение – им тоже в разное время не досталось дефицитных вещей или услуг. Позже я убедилась, в институте на социальную сферу выделялось мало средств. Не хватало мест в детские лагеря и на базы отдыха, рядовые инженеры и младшие научные сотрудники с трудом выбивали поездки в санаторий или турпутевку по стране. Говорят, так было не везде. Мои знакомые, работающие на заводах, по их словам, подобных проблем не имели. Рабочий класс, а заодно и обслуживающих его инженеров снабжали чуть лучше.

В беспутный разговор о путевках врезался прокуренный голос Николаева, он монотонно читал проверяемый текст. Пока я ходила к шефу, «начальник чемодана» нашел себе помощницу, ну и слава богу. Она с карандашом в руке вылавливала замеченные опечатки в чистовике. А я пыталась отгородиться от этой какофонии, сосредоточиться среди шумного базара над искомыми децибелами шума в расчете. Помог адреналиновый азарт: первое задание – как экзамен в институте, хочется блеснуть, произвести впечатление. Однако обнаружила, что нет при себе главного инструмента: логарифмической линейки – счетного устройства из трех совмещенных линеечек, бывшее в ходу до появления калькуляторов. Робко касаюсь рукой спины впереди сидящей женщины, молчаливой Татьяны, прошу линейку – она одалживает. Завтра непременно принесу из дома свои принадлежности.

Комната снова опустела. Кто-то, накинув плащи, заторопился в столовую. Еще один, достав из книжного шкафа запрещенный к пользованию электрочайник, отправился с ним в туалет за водой. Я и сама ощутила, как сосет «под ложечкой», но знаю, что до начала обеденного перерыва еще двадцать минут. Так что держусь. Но дверь за моей спиной распахивается, и в комнату влетает моя подруга Маринка – пышнотелая, рыжеволосая, с улыбкой до ушей – с ней я подружилась, проходя практику. Она почти абориген в лаборатории, пришла годом раньше, работает на испытательном стенде. У нас две неисчерпаемые темы для разговоров. Одна связана с «Андроповым». Мы единодушно осуждаем его и за выговоры, вынесенные кому-то, и за неправильное, на наш взгляд, распределение отпусков и за сухую манеру держаться. А другая тема – наш дружочек Вадим Симаков: он поочередно был дипломным руководителем вначале у подруги, затем у меня.