Овраг был длинный, с различными разветвлениями, в одном из которых он и оставил своего коня, так чтобы его не было видно с дороги, а сам снова взобрался на обочину.
Сейчас Гийоме по каким-то непонятным приметам признал в коннике своего. Спрятался обратно в овраг, туда, где стоял его конь. Правда тогда ему ничего не было видно, кроме суглинистой стены и поэтому он взобрался на спину коня, встав на седло ногами и придерживаясь шпагой о край. Сейчас можно было видеть всю дорогу и в то же время голова его не была видна над поверхностью, заросшей сохлой хворостовой травой.
С минуту спустя в ездоке можно было признать де Морне, который тоже оглядывался по сторонам. Заметив овраг, тоже спустился по нему, но уже в другом месте, не в том крутом, по которому спускался Гийоме.
Гийоме не знал что делать, только долго прислушивался, но было тихо и спокойно.
Минут через пять проехал кэб, затем почтовый дилижанс, и опять все стихло. Еще через некоторое время Гийоме услышал впереди кашель и сплевывание. Наконец, определив откуда это доносилось, попытался залезть наверх и чуть не свалился от первой неудачной попытки под ноги коню, отчего бы непременно пришлось бы выслушивать его ржание, что было крайне нежелательно.
Сделав клинком в вертикальном склоне выбоины, куда ступил ногой и залез на поверхность, скрываемый травой. Огляделся, долго занимаясь этим занятием, не заметил что с той же самой стороны скачет еще один наездник – Манде. Гийоме тогда неподвижно распластался где лежал в траве, полностью ею скрываемый. Пока с назревшими планами нападения пришлось подождать, если не вообще расстаться.
Как он и предвидел, Манде был окликнут выезжающим из оврага на дорогу:
– Ну и что? – спросил де Морне у Манде.
– Спорада поехал на место.
– А Метроне?
– Я немножко понял их разговор, с ним тоже все нормально.
– Тогда возьми, положи это в секретер в своем кабинете. Но мэтру ни в коем случае не показывай.
Гийоме увидел, что де Морне передал Манде что-то наподобие деревянного ящичка и еще что-то сказал, но разобрать уже было невозможно. Подул освежающий ветер с его стороны. Но все же последние слова расслышал:
– Мне в Нант… мой корабль…
Манде взял ящичек, представлявший собой хитростное приспособление из двух плотно пригнанных друг к другу досочек, меж которых и лежал документ, который вынуть оттуда можно было лишь разломав дощечки.
С тем де Морне и Манде разъехались. Последний поехал в Париж, или по крайней мере в его сторону, тогда как его господин, если так можно выразиться, ускакал куда-то в сторону трактира, а вернее к дороге на Тур, откуда по прямой до Нанта.
Пролежав некоторое время в полном не движении, Гийоме привстал и посмотрел по сторонам: де Морне уже не было видно, а Манде превращался в точку.
Тогда он быстро встал и тут заметил скачущего вдали так же в сторону Парижа, то есть в его сторону, еще одного наездника.
Не обращая ни него внимание, слез на седло коня. Сел и тронул. Стал подниматься по склону и приметил в том ездоке Аньяна, который пока его, судя по всему пока не заметил.
– Чтоб их всех черт побрал! Что им всем нужно в Париже? Нашли где ездить! – отругался Гийоме.
Заведя коня за откос, стал ждать пока тот проедет.
Аньян хоть и удрал с места побоища первым, теперь ехал на своей кляче одним из последних, если не считать Спорада, выбравшего противоположное направление. Погоняя возле оврага, уже почти проезжая его, он услышал окрик, заставивший его вздрогнуть:
