– Подловила, лисица, – отвечает Амиль, судя по голосу усмехаясь. – Хорошо, Марьям. Будут тебе нитки. И поаккуратней там со своей любовью, не позволяй везунчику лишнего. Будь умницей.
Я желаю ему сладких снов, отодвигая в сторону тяжёлую штору.
Так и есть, стук в окно мне не послышался.
Смотрю на Мартышева через стекло, не решаясь притронуться к шпингалету. Неужели настолько хотел меня увидеть, что вернулся в непогоду? Дождь уже давно прекратился, но он выглядит так, словно вылил себе на голову ушат воды.
– Марьям!
Открыть или не рисковать? Беречь девичью честь поздно. Максимум, что он может сделать, это покуситься на меня ещё раз. Разве это что-то изменит? Нет. Хуже будет, если шум дойдёт до отца.
Тогда почему так страшно? И хочется, и колется, и сердце бунтует... Влюблённое, глупое, оно так хочет верить, что Макс вернулся не затем, чтобы его разбить.
– Тише! Весь дом перебудишь, – шикаю, открывая окно. – Что ты здесь забыл?
– Нас прервали, – произносит Макс посиневшими губами. – Впустишь?
Кончиками ледяных пальцев мажет по моей скуле. Невольно дёргаю головой, но Макс удерживает меня за подбородок, не позволяя отвернуться.
– Нельзя. Я в доме не одна.
– Тогда выходи ко мне, – требует громким шёпотом.
Ой, дура-а-ак... Какой же он сумасшедший! Неужели не понимает, что такие вольности грозят нам не только открученными ушами?
– Я... Я правда не могу! Ты что? Смотри, луна какая выглянула, весь двор как на ладони. А если... Если нас кто-то увидит?
Мартышев закатывает глаза.
– Ну вот что ты нагнетаешь? В это время спят даже кошки. – Он притягивает меня к себе и смотрит в лицо нетерпеливо, жадно. – Ладно, Ахметова. Хорошо, уговорила, тогда всё-таки я к тебе.
Это я его уговорила?!
– Погоди, ты не можешь так просто влезть в мой дом среди ночи!
– Разве? По-моему, я один раз уже сделал это.
Что-то в поведении Макса нервирует, заставляет вырваться из расслабленной хватки, отшатнуться. Пытаюсь уловить, что изменилось.
Чутьё сразу цепляется за разницу между тем, как он ждал приглашения в первый раз и нынешней наглой вседозволенностью. Будто теперь он вправе брать, что захочет и когда захочет. Такая разительная перемена обескураживает. Лучше б совсем уже не приходил, не портил впечатление, чем так...
– Ты слишком много на себя берёшь. Сначала потрудись спросить, хочу ли я этого?
Мой голос звенит против воли, так дрожит всё внутри от гнева и противоречивого восторга, что он всё же здесь. Промокший. Наглый. Глаз горящих с меня не сводит.
Макс иронично усмехается себе под нос.
– Конечно, хочешь. Мы это уже выяснили. Хватит ломаться, иди ко мне.
– Послушай, то что между нами было не даёт тебе права наглеть. Ты должен уважать...
– Ненавижу слово «должен», – перебивает он меня, морщась как от зубной боли. – Молодость нужно прожить на максимум, пока на плечи не свалились ипотека, начальник и прочие гадости.
– Тогда нам не о чём говорить.
– О'кей, – внезапно сдаётся Макс. – Можешь зачитать мне перечень чего я там кому должен. Только недолго. У тебя от силы минута, пока я буду лезть в окно.
Кутаю плечи в шаль, чувствуя, как тоскливый холод пробирается под старомодную байковую ночнушку. Прогнать его надо... Да. Надо.
Но я продолжаю стоять, обмирая под его самоуверенным взглядом.
– Начнёшь опять распускать руки, и я закричу, – предупреждаю на полном серьёзе.
– Вообще-то, я пришёл не за этим, – цокает он языком, криво улыбаясь. Серые глаза загораются вызовом. – Про руки ты сама себе нафантазировала. Знаешь, что такое оговорка по Фрейду?
