Фундаментальные основы права. Компаративистика в юриспруденции. - страница 41

Было бы ошибочно полагать, что отношения между верой и разумом в цивилизации были всегда отношениями оппозиции – чаще они бывают отношениями сотрудничества.

Первоначальная деятельность разума – глубокая психическая загадка. «Когда человеческое мышление пробуждается со свойственными ему силами, – говорит В. Кузен, – оно сразу достигает всех великих истин, всех существенных истин истории, оно их схватывает, без сомнения смешанно, но с тем большей активностью. Тут не может быть места резонированию, ибо мы начинаем через резонирование. Очевидно, что резонирование есть действие позднейшее, предполагающее множество других. Разум – способность первоначальная, начинает действие и развивается непосредственно, спонтанно. Внезапное действие разума в его небольшой энергии – это вдохновение, ведь наитие есть общий характер вдохновений, вдохновение – дочь души и неба, оно повелевает с абсолютной властью, оно не требует внимания, оно вынуждает веру, оно не говорит языком земным, все его слова – гимны»[98].

Без сомнения, вопрос: как возникают в душе человека религиозные концепции – стоит за пределами анализа. Можно предположить, что движение нашего ума начинается через столкновение с внешним миром, но внешний мир лишь возбуждает то, что дремлет в душе, ждет толчка. Некоторый свет на это может бросить история.

Все древние религии можно рассматривать как религии первичного и вторичного образования. Религия первичного образования, как, например, политеизм классического мира, были первоначальной концепцией умов массы, не прошедшие через гармонию возвышенного духа, как дух Будды, Зороастра, которые не напрасно хвалятся отношениями с божеством. Религии вторичного образования – такие религии, как браминизм, буддизм, маздеизм, переработавшие первоначальные религиозные представления в стройную систему, в которой иногда, как в религии Будды, почти ничего не остается от первоначальных верований.

Если религии создают цивилизации, которые в древнем мире совпадают с национальностями, то рождается вопрос: происходит ли цивилизация и народы на Востоке из религиозных свойств народов, или, наоборот, сами народы суть произведения возвышенных индивидов и их последователей, создающих религиозно-нравственные начала вместе с языком, для выражения которых через семейное воспитание переходит в роды, из родов в племя, образуя одинаково говорящий и думающий народ? Все это, конечно, не относится к христианской цивилизации, божественное происхождение которой подтверждается тем, что она не национальна и безлична. Ее ненациональность проявляется в том, что она не принята тем народом, в среде которого она, казалось, явилась. Она безлична, потому что в ее основаниях нет ничего свойственного времени, месту возникновения, языку, на котором она явилась, личной индивидуальности ее создателя. Она истинна потому, что истина не индивидуальна и не национальна, ибо всякая индивидуальность, даже национальная, исключая божественную индивидуальность, есть ограниченность. Отсутствие в христианстве национального и индивидуального элементов ясно выражается в том, что оно не мешает развитию национальному и индивидуальному.

Таким образом, вопрос о происхождении цивилизации в его источниках не может быть исследован, ибо нельзя сказать, что заставляет ее основателей дать прирожденным регулятивам то или другое содержание, но верно то, что все цивилизации религиозны, и суть их состоит в том, что они дают определенное содержание регулятивов, удовлетворяя духовные потребности человека.