Фунгус - страница 2

Пурпуры поняли, что означают эти слова. Главными центрами в долине были остали. Не дома принадлежали людям, а люди принадлежали домам. Тебя никто никогда не спрашивал, кто твоя родня, а задавали только один вопрос: из какого ты осталя? Хозяева домов посолиднее позволяли себе иметь слуг, которые в этих местах всецело им подчинялись, трудились, выполняя самую тяжелую и грязную работу. За нее они получали пусть и мизерные, но все же деньги и имели право на комнату с кроватью и ночным горшком. Таким образом, несмотря на свое подчиненное положение, чужак становился членом семьи.

Однако в горах эти правила, установленные в долинах, нарушались. И чем выше жили люди, тем больше размывались и изменялись к худшему эти нормы. Поэтому, когда Касиан объявил Хик-Хику, что тот будет служить в его остале, он имел в виду, что на беднягу возлагались все обязанности слуги, но никаких прав при этом он не получал: места под крышей ему не полагалось, и членом семьи он не становился, потому что семьей пурпуры не были, их объединяли иные узы. Контрабандисты довольно закивали: им всегда казалось, что на этом постоялом дворе слишком медленно обслуживают, – и сказали фразу, которую бы любой житель долины произнес, говоря о слуге: «Если он сбежит, мы его тебе вернем».

Касиан помог новому слуге оборудовать природный грот, его кауну. Хик-Хик расширил входное отверстие и саму пещеру, а потом соорудил дверь, похожую на плот моряка, потерпевшего кораблекрушение. Ему даже удалось приделать к ней огромный и ржавый засов от хлева. Когда дверь открывалась, петли издавали жалобный стон, напоминавший писк мыши, придавленной сапогом, и гость попадал в помещение, размеры которого не превышали пяти шагов в глубину и шести в ширину. На полу лежал потрепанный матрас, набитый соломой, а рядом стояла старая и хромая железная печурка. Дым из нее выходил по длинной изогнутой трубе. Одним словом, у него получилось что-то вроде убежища первобытного человека.

Впрочем, Хик-Хик появлялся в своей кауне только поздно вечером, потому что весь день проводил в остале, трудясь не покладая рук. Ему доставалась самая грязная и неблагодарная работа: когда он рубил дрова, его ладони покрывались царапинами и занозами, а когда таскал ведрами воду из ближайшего родника, пальцы пристывали к ледяным ручкам ведер. А еще ему приходилось задавать корм сидевшим в клетках кроликам, мести пол метлой из веток вереска и помогать в трактире – подавать пурпурам вино, хлеб, сыр и турецкий горох с салом… Те обращались с ним в соответствии с тем, как понималось слово «слуга» в этой долине: контрабандисты подзывали его протяжным свистом, будто дворового пса, а когда он оказывался рядом, использовали его рубаху в качестве салфетки.

Осталь охраняла жутковатого вида гусыня – старая, крикливая и даже более лысая, чем сам Касиан. Хик-Хику удалось разузнать некоторые подробности ее необычной судьбы. Изначально гусей было шесть, но остальные пять птиц сочли свою товарку существом низшего порядка и поэтому взяли за правило клевать ее в голову – этим и объяснялась лысина. Каждый раз, когда бедняга вытягивала шею, чтобы проглотить червяка или зернышко, оказавшиеся рядом гуси навостряли свои клювы, желая отнять у нее добычу и заодно напомнить, что она – самое ничтожное существо во дворе. В результате на макушке несчастного создания не осталось ни перьев, ни кожи: глазам представала кость ее черепа, белая и круглая, как бильярдный шар, обрамленная корочкой запекшейся крови.