– Сейчас у нас достаточно времени на долгую историю? – вздохнул я.
Ее ответный взгляд был нечитаем. Сумрачное заполярье, от которого мало кто станет ждать понимания. Но я ждал. Несмотря на неудачи. В этом был весь смысл нас.
– Стефан, – молвила Ариадна.
Влад навострил уши. Шарлотта залилась водкой.
– Стефан говорил, что четыре искры являются результатом декомпозиции.
– Что такое декомпозиция? – театральным шепотом спросил Влад.
– Понятия не имею, – растерялся я.
– Он считал, что эта декомпозиция была способом присвоить чужой атрибут, – продолжила Ариадна. – Система не признает вторичных имущественных прав. Продажа, дарение – искусственные категории. Объективно они ничего не меняют. Дедал собрал в лабиринте не только атрибуты, созданные им самим, но и чужие, чьи создатели погибли или целиком отдалились от материального. Формально он ими не владеет. Никто, кроме создателей, ими не владеет. Значит, те же наблюдательные советы не могут предъявить Дедалу претензию из-за того, что он не делится ради технического прогресса. У них точно так же нет права предлагать, как и распоряжаться чужими атрибутами. Только создатель обладает истинным имущественным правом.
– Поэтому только создатель может уничтожить свой атрибут… – рассеянно подтвердил я.
– Декомпозиция позволяет разрушить материальную оболочку атрибута, не вредя его функциональной целостности для системы. В разъятой форме он все равно выполняет функцию целого атрибута, однако, технически, система регистрирует ранее несуществующие субъекты. Это аналогично рождению ребенка – уже знакомые гены и механизмы приспособления, но все же что-то новое. Таким образом, результат декомпозиции система воспринимает и как новый, и как старый атрибут. А значит, у него два создателя. Два первичных имущественных права: создателя и декомпозитора.
– Минотавр не рассказывал ни о чем таком… – пробормотал я. – Он и об искрах-то…
– Потому что Дедал никогда не присваивал атрибуты таким способом.
– Или потому, что ими занимался Стефан. Верно? Стефан изучал искры?
Ариадна отвернулась в зал.
– Это было личным.
– Минотавру это не нравилось.
– Это было взаимно.
Шарлотта стукнула бутылкой о край стола и прохрипела:
– Дай таблетки, а?
Влад сунулся во внутренний карман пальто. Через стол перелетел золотой блистер дезатрамицина.
– Снежка, миленькая… – пропел он, не отрываясь взглядом от Ариаднина затылка.
Меня передернуло.
– А кому принадлежат оставшиеся две искры? Стефан… Сте-фа-ну… – Энтроп раскатал его имя на льстивый французский манер. – Наверняка это было известно. С таким хобби совладал бы лишь целенаправленный, крайне увлеченный ум…
– Не трогай, – предупредил я.
Влад поднял в воздух безоружные, загребущие свои руки. Я повторил:
– Не трогай то, что тебя не касается.
– Ой ли, – остро улыбнулся энтроп. – Теперь, когда у тебя есть такие бдительные по части деталей друзья, как я, пора развеять драматичный туман прошлого и изучить каждую мелочь, которая могла бы…
– Никакие мы не друзья. Ее прошлое – не твое дело.
Не знаю, что на меня нашло. Ариадна смотрела в зал, будто давая нам время поспорить о победителе в текущем футбольном сезоне. Я знал, что она ничего не чувствует: ни к Стефану, ни по поводу его смерти. Но лично я не собирался к этому привыкать.
– Таким образом, – продолжила Ариадна, когда пауза затянулась, – факт декомпозиции можно опустить. Он не влияет ни на предикат, ни на способ его изъявления.
