Я не выдержал:
– Иди на хрен.
– Михаэль, – окликнула Ариадна. – Дело не в том, что именно я не знаю предикат. Его никто из нас не знает. Вот почему все повторяется. Никто не понимает, что и когда предотвращать.
– Но Эс-Эйт… – попытался возразить я.
– Даже после официального заявлении о вине и самоубийстве Пройсса у Эс-Эйта не удалось ничего выяснить. Хольд стал Минотавром только через две недели после смерти Эрнста. К тому времени команду первой «Эгиды» раскидали по бессрочным отпускам, а записи уничтожили. Никому в лабиринте не известен предикат искр, из-за которого все повторяется.
Я протяжно вздохнул. Да, предположим, такое случалось. Предикаты терялись. Мифы забывались. Синтропы, стоявшие у истоков эпох, погибали. Но тогда и их атрибуты становились антиквариатом из самых дальних залов, посещаемых лишь Дедалом. Как в Эс-Эйте могли знать, что́ они брали в пользование, а лабиринт, что́ отдавал им – нет?
– В конце концов… – продолжил я с нервным оптимизмом. – Знают же предикат те, кто пытается ее украсть. И не от госпожи-старшего-председателя, верно? Зачем-то искра им нужна?
– Они тоже не знают.
– Что? – переспросил я, и дело было не в громкой музыке.
– С большой долей вероятности, – повысила голос Ариадна, решив иначе. – Они тоже не знают, какой у искры предикат. Они просто хотят того же.
А я говорил, подчеркнуто напомнил Минотавр. Чтобы использовать атрибут…
Замолчи, мрачно отмахнулся я.
Но если ты хочешь то, ради чего он создан…
– …то можешь даже не знать, что используешь атрибут.
Я мученически протер лицо.
– Дело не только в этом, – продолжила Ариадна. – Чтобы изъявиться, искре необходимо условие. Как с мечом в камне.
– Да… его надо вытащить.
– Встретив созвучную волю, искра вторит ей, но условие не выполняется. Это приводит к зацикленному сопряжению воль.
У официанта, прогремевшего тарелками над нами, был странный пирсинг в носу и однозначный интерес к Шарлотте. Это сказывалось на скорости рук. Нарвемся, с тоской подумал я, следя за их томными переглядываниями. Не пройдет и пары дней, как кому-то хватит смелости заговорить с ней или, не дай бог, попытаться спасти, и тогда я узнаю развязку истории с окровавленной туфлей за диваном.
– Поправьте меня, если я неверно понял ход беседы, увлекшись ее философичностью, – продолжил Влад, когда официант ушел. – Но мы здесь потому, что какой-то невротизированный господин не знает, чего он хочет, а искра хочет того же? И теперь они, сцепившись хотелками, наводят шухер, потому что он не может понять, а она – исполнить?
Ариадна поглядела на Шарлотту. Бутылка водки как раз опрокинулась толстым донышком вверх.
– Ой, да ладно вам. – Симбионт подобрал вилку. – Она все равно умрет. Пусть слушает.
– Атрибуты, предикаты… – Шарлотта ощупала ссадину на губе. – Похоже на дискретную математику…
– Нет, вы это слышали?! – воскликнул Влад. – Почти поверил!
Я вздохнул, вернулся взглядом к Ариадне.
– Если грубо, все так, – молвила она.
– И для вас это – сезонная забава?
– Это не забава.
– Да-да, умирают люди, все понятно. Но кто-то всегда развлекается – как я, например.
– Это ненадолго.
Влад красноречиво скрипнул вилкой мимо шницеля.
Чуть ранее, уверив нас в своей платежеспособности, он заказал себе четверть меню, и теперь наш стол ломился как новогодний. С немалым усилием я выцепил собственные тарелки с теплым салатом и огромной телячьей котлетой, которую миндальные хлопья и томатный соус преобразили в изысканное блюдо с названием на три строки.
