– Хм?
Устало обмякший на стуле Тави поднял голову:
– Валиар Маркус спас мне жизнь. А я ему. Не могу представить, чтобы он выступил против легионов. И против меня.
Магнус долго молчал. Ответил он тихо:
– Такими нам всегда видятся предатели, мой мальчик. Потому мы их так ненавидим.
И старик вышел из каюты.
Аквитейну Аттису, всю жизнь тянувшемуся к алеранской Короне, оставался до нее один шаг. Нетрудно поверить, что кто-то таит нож за пазухой, выжидая время для удара.
Тави прикрыл глаза. Он чувствовал себя слабым и беззащитным. Ему было страшно. Вскочив с места, он шагнул к дальней стене и принялся надевать доспехи – броню, снятую с умершего от ран легионера взамен оставленной в молварской гавани. Привычная тяжесть алеранской лорики остужала и внушала уверенность. Повесив на бедро меч, он ощутил, как поет в клинке холодная сила стали.
У него еще осталась работа.
Пора ею заняться.
– Спину прямо, – командовала Амара. – Пятки сильней разведи.
– Зачем? – крикнула девочка на пони.
Она выезжала лошадку на манеже, отведенном небольшому конному отделению Гарнизона. В сущности, это была заглубленная на четыре фута площадка, выложенная мягкой землей, около двухсот ярдов в длину и вдвое меньше в ширину.
– Так легче держать равновесие, – крикнула с земляного бортика Амара.
– Я и так отлично держу, – упорствовала девочка.
– Это сейчас, – сказала Амара. – А когда Аякс вдруг взбрыкнет, увидишь, что не очень-то.
Темноволосой курчавой девочке с глазами цвета спелого ореха исполнилось восемь лет. Подняв голову, она фыркнула – и Амаре явственно представился Калар Бренсис Младший. Она прижала руки к животу и вздрогнула.
– Постарайся держаться бедрами, Маша, – крикнула она. – Голову прямо. Представь, что на ней стоит чашка с водой и тебе надо ни капли не пролить.
– Глупости, – с улыбкой отозвалась Маша, проезжая мимо Амары. И уже через плечо весело крикнула: – Зачем мне брать чашку воды на прогулку на пони?
Амара невольно улыбнулась. Улыбки этой долгой и безжалостной зимой стали редкостью. Столько великих и ужасных событий случилось со всей страной, что легко было потерять из виду одну гибель, пусть даже отважного и верного державе человека. Одна жизнь была неизмеримой малостью в счете общих потерь.
Маше, когда она услышала от Бернарда, что мать к ней не вернется, от этого легче не стало.
Ребенку немного надо. Ему нужна мать. Одна потерянная жизнь обратила мир девочки в выжженную пустыню. Больше недели Маша ни с кем не разговаривала, а кошмары мучили ее до сих пор. Поначалу Амара с Бернардом пытались, успокоив девочку, отправлять ее обратно в свою постель, но четырежды за вечер ходить из конца в конец коридора оказалось слишком утомительно, а она толком не спала несколько дней. Теперь малышка что ни ночь шлепала ногами по коридору к тем, кто давал ей тепло и утешение, и засыпала, приткнувшись между ними.
Видят Великие фурии, Маша заслуживала улыбок и радости.
Даже если все это ненадолго.
Утреннюю тишину нарушил отдаленный рев воздушных потоков, несших по ясному небу гонцов или рыцарей Воздуха. Амара хмуро оглянулась на Гарнизон и, шепнув несколько слов Циррусу, своей фурии ветра, подняла ладони к лицу. Циррус преломил проходящий между ладонями свет, и Амара увидела несколько отдаленных темных фигур на фоне голубого неба, мчавшихся на северо-запад, юго-запад и восток.
Она нахмурилась. Полет к востоку от Гарнизона уносил летуна из алеранских земель во владения варваров-маратов. Примерно на юго-западе располагался обширный лагерь в Риве. На северо-западе лежал город-щит Фригия, теперь почти лишившийся своих местных защитников и стонущий под тяжестью беженцев из захваченных вордом частей государства, что мало чем отличало его от Кальдерона.
