В общем-то, так оно и случилось. Оказалось, что старший брат любил и почитал отца. Его решение было воспринято им беспрекословно. Отцовским завещанием новый герцог Маддалони назначался опекуном Фьяммы до ее замужества или совершеннолетия. Ему поручалось представить младшую сестру высшему свету Неаполя и позаботиться о выборе подходящего жениха.
Последним вопросом Фьямметта никогда не отягощалась. Она была убеждена, что ее судьба непременно будет связана с Анджело Камилло. Искать иных претендентов на руку и сердце не было никакой надобности. К тому же с отцом они жили довольно замкнуто, ни с кем особо не общаясь. И хоть Фьямме было девятнадцать лет, в свете она представлена не была.
Именно поэтому первое, чем озаботился старший брат, когда сам отошел от шока, было представление юной маркизы Гверрацци столичному бомонду. Шаг в этом направлении был предпринят, когда он вместе с женой и новообретенной сестрой пришел в Театро-ди-Сан-Карло.
Фьямметту всегда интересовал механизм распространения слухов и сплетен. Ей было любопытно, каким образом новость, обрастая догадками и домыслами, перекочевывая от одного человека к другому, превращается порой по итогу в событие, прямо противоположное тому, что было изначально.
К примеру, стоило служанке прогуляться до сеновала с местным конюхом, как на следующий же день обитатели замка судачили, что мужчина чуть ли не насильно затащил девушку на конюшню, где самым непотребным образом овладел ею.
Как ветру, проходящему через устье разбитой амфоры, приятно превращаться в звук, так и слухам лестно перелетать от человека к человеку, обретая массу новых, по большей части пикантных и не существовавших в реальности подробностей.
Когда супружеская чета Маддалони вместе с юной маркизой Гверрацци вошли в свою ложу, зрительный зал загудел, как растревоженный улей. На них вмиг были обращены сотни пар любопытствующих глаз. Казалось, что гвоздем вечера была не Катерина Габриэлли[74], исполнявшая партию Арджене в опере Йозефа Мысливечека[75] «Беллерофонт»[76], а родственное трио в ложе первого яруса.
Складывалось впечатление, что все посетители театра вместе с программкой получили информационный листок о том, что на этом представлении смогут увидеть редкую диковинку – тайную дочь герцога Маддалони, которую отец скрывал по какой-то неведомой, но, вероятно, веской причине, и что они непременно станут свидетелями семейного эскляндра[77], ведь вряд ли между старшим братом и младшей сестрой в таких обстоятельствах могут быть нормальные, теплые, дружеские отношения.
Зрители шушукались, переговаривались, указывали в их сторону лорнетами[78] и веерами. Поначалу Фьямма от такого пристального внимания смутилась и спряталась за спину брата, но Хасинта вдруг взяла ее под руку и, склонившись к ушку, зашептала:
– Давай сделаем вид, что я, испанка, рассказываю тебе, неаполитанке, как устроен зрительный зал театра. Утрем этим любопытствующим носы. Покажем им, что мы прекрасно ладим.
Всё это герцогиня Маддалони проговорила с чарующей улыбкой, указывая сложенным веером то в сторону пустующей королевской ложи, то в сторону часов над сценой. Издали и впрямь можно было подумать, что Хасинта Милагрос примерила на себя роль итальянского чичероне[79].
Такая поддержка оказалась как нельзя кстати. Именно в тот момент Фьямметта Джада решила, что юная герцогиня обязательно станет ее подругой.
