В тот серый сентябрьский день я возвращалась из школы чуть позже обычного. Школьный год еще только начался, а настроение уже было донельзя гадким.
Сегодня Татьяна Николаевна вызвала меня к доске и отчитала перед всем классом за то, что весной я не сдала учебник по естествознанию.
– Гладышева, потерянный учебник ты должна компенсировать школьной библиотеке. Передай родителям, чтобы они связались с библиотекарем.
– Татьяна Николаевна, я сдавала этот учебник вместе с другими, – только и смогла пролепетать я, уже чувствуя, как губы начинают предательски дрожать, и размышляя с ужасом, чем может мне грозить страшное слово «компенсировать».
– И где же он тогда? – презрительно поджала ярко-красные губы учительница. – Все учебники лежали летом в классе, я понесла их в августе в библиотеку, но твоего учебника там не было.
– Я же вам их в мае принесла, – почти шепотом попыталась отстоять свою версию я.
– Ты из меня дуру-то не делай, Гладышева. И врать некрасиво. Садись, и чтобы родители немедленно связались с библиотекой.
Я не нашла, что ответить, и пошла на свое место под перекрестным огнем насмешливых, сочувственных, ехидных, зловредных или просто равнодушных глаз.
Я понимала, что доказать свою правоту не смогу. Что будет значить мое слово – слово бесправного ребенка, когда в противовес ему будет слово учителя? И родители заступаться за меня не будут. Мать, услышав, непременно надает мне пощечин. А если впадет в истерику, то будет рвать мои рисунки, ломать поделки или еще каким-нибудь жестоким образом вымещать на безвинных вещах свою злость.
Я шла домой, как на плаху, не надеясь ни на жалость, ни на милосердие. Путь мой пролегал, как обычно, по задам больницы, потом через сквер, через заброшенные ржавые рельсы узкоколейки, а потом мимо магазина и через полупустые гаражи. Возвращаться домой страшно не хотелось, я оттягивала миг казни как могла до последнего и направила заплетающийся шаг к родным пенатам только тогда, когда осознала, что своим опозданием еще больше усугублю ситуацию и увеличу амплитуду материнского гнева.
Я почувствовала это, когда дошла до середины гаражей. Чувство было подобно удару в грудь, так что я резко остановилась. Все тело закололо иголками, дыхание сбилось, а по спине пробежала дрожь. Я никогда не испытывала такого раньше. Ощущение было таким пугающим, что мне захотелось сразу же убежать с этого места. Но одновременно проснулось и подняло голову другое чувство, властно приказавшее остаться и узнать, в чем дело.
Я робко оглянулась по сторонам. Гаражи – жалкое наследие ушедшей в небытие советской эпохи – пустовали в это время. Часть боксов с проржавевшим металлом была давно заброшена: перед вросшими в землю воротами был навален мусор и рос нетронутый бурьян. Часть превратилась в свалку неважных и ненужных вещей, которые рука хозяина, дрогнув, не донесла до помойки, и эти боксы посещали по редким календарным датам ностальгии по барахлу. Автовладельцев тоже сейчас не было по той простой причине, что рабочий день был в разгаре.
Я посмотрела на ржаво-коричневый бокс в паре шагов от меня по правую сторону. Раньше этот бокс был заперт, но сейчас трава перед входом была затоптана, замок на двери отсутствовал, а между дверью и гаражом чернела узенькая кривая щелочка.
Я замерла, прислушиваясь. Вокруг было тихо, и только ветер шевелил пакетами мусора, громоздящимися в контейнере. Жизнь города проходила вдалеке от этих гаражей, которые я и другие ребята использовали в качестве кратчайшего пути от школы до дома, и прохожих здесь обычно было мало.
