когда мы в суете настолько тонем,
что женщину ласкаем наизусть,
о чем-то размышляя постороннем.
Предчувствуя любовную удачу,
я вновь былую пылкость источаю,
но так ее теперь умело прячу,
что сам уже почти не замечаю.
Весь век земного соучастия
мы учим азбуку блудливости —
от молодого любострастия
до стариковской похотливости.
Все беды у меня лишь оттого,
что встретить пофартило и любить
мне женщин из гарема моего,
который у меня был должен быть.
Подавленных желаний тонкий след
рубцуется, но тлеет под золой,
и женщина грустит на склоне лет
о глупой непреклонности былой.
Мне кажется, былые потаскушки,
знававшие катанье на гнедых,
в года, когда они уже старушки, —
с надменностью глядят на молодых.
Творца, живущего вдали,
хотел бы я предупредить:
мы столько дам недоебли,
что смерти стоит погодить.
Я в разных почвах семя сеял:
духовной, плотской, днем и ночью,
но, став по старости рассеян,
я начал часто путать почву.
Я прежний сохранил в себе задор,
хотя уже в нем нет былого смысла,
поэтому я с некоторых пор
подмигиваю девкам бескорыстно.
В любых спектаклях есть замена,
суфлеры, легкость обсуждения;
постель – единственная сцена,
где нет к актеру снисхождения.
С годами стали круче лестницы
и резко слепнет женский глаз:
когда-то зоркие прелестницы
теперь в упор не видят нас.
Любовь как ни гони и ни трави,
в ней Божьему порядку соответствие,
мы сами ведь – не больше, чем любви
побочное случайное последствие.
А бывает, что в сумрак осенний
в тучах луч означается хрупкий,
и живительный ветер весенний
задувает в сердца и под юбки.
Кто недавно из листьев капустных,
тем любовь – это игры на воле,
а для взрослых, от возраста грустных,
их любовь неотрывна от боли.
А наша близость – только роздых
на расходящихся путях,
и будет завтра голый воздух
в пустых сомкнувшихся горстях.
Что к живописи слеп, а к музыке я глух —
уже невосполнимая утрата,
зато я знаю несколько старух
с отменными фигурами когда-то.
Логической мысли забавная нить
столетия вьется повсюду:
поскольку мужчина не может родить,
то женщина моет посуду.
Зря вы мнетесь, девушки,
грех меня беречь,
есть еще у дедушки
чем кого развлечь.
Зря жены квохчут оголтело,
что мы у девок спим в истоме,
у нас блаженствует лишь тело,
а разум – думает о доме.
Отменной верности супруг,
усердный брачных уз невольник
такой семейный чертит круг,
что бабе снится треугольник.
В людской кипящей тесноте
не страшен путь земной,
весьма рискуют только те,
кто плохо спит с женой.
Ты жуткий зануда, дружок,
но я на тебя не в обиде,
кусая тайком пирожок,
какого ты сроду не видел.
Внутри семейного узла
в период ссор и междометий
всегда легко найти козла,
который в этой паре третий.
У всех текли трагедии и драмы,
а после оставалась тишина,
морщины на лице, на сердце шрамы
и памятливо-тихая жена.
Настолько в детях мало толка,
что я, признаться, даже рад,
что больше копий не нащелкал
мой множительный аппарат.
Куда ни дернешься – повсюду,
в туман забот погружена,
лаская взорами посуду,
вокруг тебя сидит жена.
Бес или Бог такой мастак,
что по причуде высшей воли
людей привязывает так,
что разойтись нельзя без боли?
Глаз людской куда ни глянет,
сохнут бабы от тоски,
что любовь мужская вянет
и теряет лепестки.
За все наши мужицкие злодейства
я женщине воздвиг бы монумент,
мужчина – только вывеска семейства,
а женщина – и балки, и цемент.
В доме, где любовь уже утратили,
чешется у женщины рука:
выгнать мужика к ебене матери —
жаль оставить дом без мужика.
