– А оно плохо? Всегда знаешь, чего ожидать. Можно сказать, что это оборотная сторона стабильности, – Михаил положил три кружка колбасы на булку и осторожно надкусил, смакуя. – У меня вот, в последнее время, все кувырком. Мы как-то с вами встретились на кухне не так давно, я рассказывал, что ложусь на операцию, может быть помните? Опухоль в кишке вырезали. Вы простите, что поднимаю такую тему за столом, но событие все-таки значимое и волнительное в некотором роде.
– Ничего, я не из брезгливых, – сказал Андрей.
– Верно! Что естественно, то не безобразно, вот о чем я всегда говорю. Собственно, что касается операции, так все прошло как нельзя лучше; хирург, Константин… – Михаил прервался, застыв с приоткрытым ртом, в каемке пухлого языка показалась каша из колбасы и булки. – Запамятовал фамилию, что ж такое с памятью-то… Совсем дрянная стала… А впрочем, оно и не так важно. Вскрыли меня значит, вырезали лишнее, заштопали обратно – одним словом, отремонтировали, дело известное! Но с каким мастерством, с каким умением, не иначе, как божественным оно было произведено! Кроме шуток! Вот любит наш народ хулить по чем свет стоит бюджетную медицину, жаловаться на то, на это, а ведь врачи-то работают на совесть! Хотя, скорее это часть нашего менталитета… Понимаете, у меня на этот счет даже теория есть особая. Ну, не сказать, что теория стройная и ограненная логикой, но все же… Мне кажется, простите, если это будет звучать, как маразм – возраст, знаете, он как вода – точит гранит сознания… В общем, русский человек любит предъявлять жалобу по каждому поводу, а если повода не обнаруживается, так он его выдумывает и все от того, что любит такой человек испытать жалость, болезненно охотлив он до страдания… Вот будто бы есть какая-то укоренившаяся нужда почувствовать себя, хотя бы пока стоишь в очереди, жертвой, наложить на себя крест, сделаться мучеником… И сами жалобы-то, они, нужно признать, не направленны на результат, нет в них ожидания решения самой проблемы – если проблема вообще, конечно, в них заложена – и если вдруг происходит чудо и проблема решается, ну, скажем, рассасывается очередь – человек теряется и становится озлобленным от того, что у него эту самую жалость к себе отобрали, не позволив насладиться ею в полной мере.
– И почему так происходит? – спросил Андрей, выказывая тем самым мнимую заинтересованность в разговоре, больше, опять же, из вежливости.
– А! Вопрос хороший, – Михаил отпил чай, затем громко, отхаркивая мокроту, кашлянул в кулак и, отдышавшись – тяжело, с хрипотцой, продолжил: – Я имел удовольствие обдумать обоснование, пускай и ни к чему конкретному, к сожалению, прийти не смог. Мне кажется, что это дело, своего рода, привычки; с одной стороны человек привыкает быть жертвой и перенаправлять, скажем, ответственность на других, ведь если он жертва, то есть и те, кто жертвой его делают – люди ли, обстоятельства, неважно. С другой стороны, многие имеют пристрастие к боли, для них подобная жалость – это, выражаясь литературным языком, аперитив, который разыгрывает аппетит к жизни. Откуда берет свое начало подобное пристрастие уже и не скажешь, но, наверное, в русском человеке, учитывая его многострадальную, тяжелую историю, оно укоренилось в самой натуре, стало частью характера.
– Вероятно, что так и есть.
– Ну вот, – вздохнул Михаил, как бы подводя тем самым итог. – Кажется, я вас совсем обложил разговорами, извините мне мою болтливость, редко когда удается с кем-то поговорить… Оно и не нужно большую часть времени, а все-таки иногда хочется чей-то компании, особенно человека, который умеет слушать, а вы, должен признать и подчеркнуть, слушатель необычайный! Как вам колбаска, к слову? Что-то не едите совсем, неужто стесняетесь? Или не пришлась по вкусу?..
