Гавань святых - страница 3

– Колбаса вкусная, благодарю, не хочется наедаться перед сном – с тяжелым желудком засыпать сложнее.

– Понимаю! Отлично понимаю. Никак не могу оторваться, а стоило бы… Мне вообще не рекомендовано такие продукты потреблять, да разве откажешь себе в удовольствии? Одними кашами и супами сыт не будешь. Ну, думаю, вам уже пора, – Михаил завернул вторую палку колбасы в бумагу и передал через стол Андрею: – Вы заберите с собой, потом доедите. Только с яичницей не жарьте – расползется в кашу, лучше так, с булочкой и чаем.

– Мне как-то неудобно, может оставите себе?

– Берите, берите, уважьте меня, – настаивал Михаил, вставая из-за стола. – Мне будет вредно много колбасы, это я так, отметить выздоровление… После харчей в больнице, хороший кусок ливерной – это праздник не только живота, но и души… – он отошел к раковине, вымыл кружку в холодной воде и, вытерев руки об халат, вернулся к столу чтобы забрать остатки своей колбасы. – Ладно, не буду больше отвлекать, премного благодарен за компанию. Доброй вам ночи.

– И вам доброй ночи. Берегите себя, – кивнул в ответ Андрей, наблюдая, как грузная фигура Михаила удаляется в коридор, шлепая тапками по вздутому ламинату. Самому Андрею возвращаться не хотелось; тревога вроде бы отступила, но, как ему казалось, снова поджидала его в комнате, в обоях, в диване, наконец в злополучном тулупе. «Да что со мной такое, в самом деле? Надо принять корвалол и попытаться уснуть. Может я болен чем-то? Может и у меня какая опухоль? В мозгу, например. Иначе этот бред и не объяснить» – размышлял он, допивая остывший чай. Все вокруг ощущалось посторонним, враждебным – и свист ветра, цедившегося сквозь хлипкие рамы, и слабое мерцание лампочки над столом, и утробное гудение холодильника. Он будто попал в чужой сон, не кошмарный, но и не приятный, и все никак не мог из него выбраться. Посидев еще некоторое время, Андрей все-таки заставил себя встать, помыть кружку и вернуться в свою комнату. Тулуп, зачинщик его страхов, лежал на краю дивана, не выражая никакой угрозы. Он расправил его, боязливо принюхиваясь, затем отошел к тумбочке у косого письменного стола, достал корвалол и принял две столовые ложки, морщась от горечи. На мгновение комнату залила яркая белая вспышка света – молния за окном распорола ночь своей ветвистой голубой рукой. Андрей, застыв у тумбочки, отмерил в голове секунды до раската грома. «Еще далеко» – решил он, когда через восемь секунд раздался протяжный тяжеловесный грохот. Этот же грохот пробудил в нем колоритное, живое воспоминание из детства в деревне: Андрей лежал на кровати перед занавешенным окном, точно так же отсчитывая временные промежутки между частыми вспышками и последующим громом, успокаивая себя тем, что гроза, а то была свирепая зарница, проходит где-то далеко в поле. Но вот промежутки стали сокращаться, и вскоре молнии били одна за другой, где-то совсем рядом, сотрясая избу; они вонзались в землю резкими, острыми ударами, заглушая треском все звуки вокруг – в том числе и тихую молитву деда, методично обхаживающего избу с иконой Богородицы в руках.

Ночь вышла скомканной: Андрей то просыпался, то засыпал, путая сон с явью – под действием корвалола все слиплось в тяжелый ком бреда, в котором его сознание перекатывалось от часа к часу, собирая, как пыль, россыпь случайных образов, звуков, мыслей. Такой сон бывает у человека, находящегося в горячке – все путается между собой, заплетаясь в узелки напряжения, и на утро ощущаешь себя еще более уставшим, чем перед сном, как будто и не спал вовсе, а в сосредоточенном бдении наблюдал за собой со стороны, через некое искаженное зеркало, в отражении которого все черты обезображивались и тени, протягиваясь, уходили глубоко в ночь. Проследить за всем, что приходило в его голову решительно невозможно, да и в этом нет никакой необходимости: в линотипе его сознания словно смялась матричная лента, отчеканивая наслаивающиеся друг на друга случайные измышления. Смысла в них либо не было, либо он был так сильно запутан, что обнаружить его не смог бы и сам Андрей. Вот, например, некоторые из них: он стоял перед горой грязной посуды в раковине, жильцы, плотно набившиеся в тесную кухню, подгоняли его, брюзжа оскорблениями, а он все никак не мог начать ее мыть, потому что у него имелось дело «несоизмеримо важнее», но какое именно – вспомнить он не мог; какой-то длинный лестничный пролет, по которому он бегал в растерянности, путаясь в этажах; соседи над ним передвигали мебель, громкий скрежет и скрип дощатого пола не давали Андрею уснуть, он силился закопаться в одеяло, но звук, кажется, становится только громче, протяжнее и острее, наконец он вскакивает с дивана и начинает ходить по комнате, прослеживая путь перестановки мебели, осознавая, что они будто бы двигают ее вперед и назад, то упирая в стены, то возвращая обратно, пока некий тяжелый предмет, шкаф или диван, не встает на место дверного проема; сбивчивые, похожие на тяжелое дыхание, разговоры с Екатериной о каких-то бытовых вещах, она ежилась от холода и рекомендовала поставить ему стеклопакет, на что Андрей ответил «А на кой черт? Я ведь здесь временно проживаю», а она, язвительно ухмыльнувшись, заметила «Ну-ну, смотри, как бы здесь не прожить все свое время»; слив в ванной, забившийся пучком черных волос с кусочками мыла; ножи, купленные набором по акции, проржавели вдоль режущей кромки; липкие, волнительные попытки дозвониться до офиса, где он работал; и тому подобное. Наиболее полнотелое сновидение началось, когда разморенный серый рассвет уже наметился в закоптившихся окнах; Андрей ворочался на диване, лаская ногами воротник тулупа, сипло посвистывал хлюпающим носом и бурчал невнятные фразы, больше похожие на чувственное, выразительное мычание, время от времени переходящее на стоны. Любой сторонний наблюдатель мог бы сделать вывод о том, что он ведет напряженное противостояние со своим глубинным естеством, прорвавшимся наружу; и хотя сновидения сами по себе, конечно, никогда не обладали никакими свойствами реальности, в них, безусловно, обнаруживались некоторые важные мотивы, объяснявшие те или иные переживания – именно поэтому речь о дальнейшем сновидении пойдет, возможно, отчасти даже излишне развернуто, но непременно с целью прояснить некоторые черты характера Андрея, приоткрыв завесу его подсознания. А снилось ему следующее: