– Не очень.
– Но проще, чем то, что испытываешь ты?
– Похоже.
– Поэтому ты соврал о своем имени? Заметаешь следы?
– Как вы узнали?
– Обычно люди стыдятся своего имени. Не потому что оно некрасивое или глупое, а потому что самые близкие и неприятные детские впечатления связаны с полным именем.
– И?
– И? Ты назвался слишком уверенно. Я сходу дал процентов восемьдесят, что имя не твое.
– Ладно, что теперь?
– Мне не нужно твое имя. Эта группа тебе не поможет. Никакая не поможет. Ты не зря пришел, в целом. Этот зал – безопасное место, поэтому встречи здесь и проходят. Можешь, конечно, послушать, попридумывать своих баек, порасспрашивать кого-нибудь, поговорить, но это все будет оставаться на поверхности. Но, опять же, ты все равно не зря пришел. Я знаю, где тебе смогут помочь. Ты же пришел за помощью?
– Видимо.
– Слышал про Маунт-Гейт?
– Кто же не слышал?
– Там есть ребята, которые разбираются в таких вопросах очень глубоко. Я могу дать тебе контакты.
– Откуда ты их знаешь?
– Какая разница… Сэм? Лонгботтом авеню, двенадцать-три. Пайдэ Низами.
– Что такое Пайдэ Низами?
– Это имя. Если спросит, откуда узнал о нем – а он, скорее всего, спросит – скажи, что из второй антологии Мацуо Басё. Называется «Весенние дни», тысяча шестьсот восемьдесят шестой год. Запомнишь?
– Запомню. Но… Басё?
– Это вроде как шифр. Старомодно, но действенно.
Я попрощался с Оскаром Брауном и вышел из унылого хореографического зала.
– Санамо мирту орзили? – Спросила девушка за столом.
– До свидания, – ответил я.
Выйдя на улицу, я увидел темнеющий восковой горизонт, обрисованный контурами Маунт-Гейта, хотя в действительности родной город Лэйэлы Баньяры располагался почти в двух сотнях километров от меня. Но что есть действительность?
На автостанции было темно. Горело всего два фонаря – посредине площадки и у касс. Рейсовый шаттл выплюнул меня наружу, как поперхнувшийся падальщик. Маунт-Гейт – мрачный и бестелесный – окружал прибывших плавающими шлейфами незнакомых загадочных веяний. Большинство людей приезжало сюда ради легендарного «Голден Баррел» – последнего рубежа на пути к океану – и торопились как можно скорее преодолеть расстояние от автовокзала до туннеля. Вот что писали в буклетах, лежащих пачками у таксофонов, касс и крошечных вокзальных забегаловок: «Великая горная гряда отделяла материк от обширного живописного побережья, на котором много лет назад стояла рыбацкая деревня. Деревня превратилась в небольшое портовое поселение, а позже старатели нашли в горах золотые залежи. Стремительно развивавшееся поселение крепло, расширялось, привлекало деньги и потребовало упрощения коммуникации с материковой инфраструктурной сетью. Добраться до Ардавилла можно было только по воде или преодолев объездной маршрут в несколько сотен километров. В подножии гор прорезали туннель на две автомобильные полосы. Уже через полгода эксплуатации управляющие органы поняли, что туннель не справляется с туристическим трафиком и развернули проект по расширению магистрали. На этой почве с материковой стороны гор появился строительный городок, походивший на бразильские фавелы. В этот городок прибывали люди, не чурающиеся тяжелой работы. Они сформировали маленькое общество, и называли себя „привратниками“. Привратники трудились на расширении туннеля, не покладая рук, и тоже находили золотые самородки. За пятьдесят лет непрерывного развития строительное поселение превратилось в прекрасный город, стоящий на страже входа в один из самых красивых и величественных мегаполисов в мире. Добро пожаловать в Маунт-Гейт!».
