– Ничтожество. Я ненавижу таких трусов и подлецов, как ты. Мусор, зачем ты цепляешься за своё дрянное и никчемное прозябание? От клыков моих змей нет противоядия. Один укус – и ты будешь корчиться много часов.
В речи незнакомца слышалась неподдельная ярость, но ярость взвешенная и логически структурированная. Такие не забываются – они ставят себе цель и хладнокровно следуют к ней, даже если гнев пожирает их изнутри. Они умеют управлять им и подавлять его.
Вагрус развернулся на каблуках и бросился наутёк, куда угодно, лишь бы подальше от змей и их повелителя. Он даже не догадался, что, обитая здесь постоянно, незнакомец наверняка обнаружил все короткие пути и беспрепятственно догонит его.
– Я тебя не выпущу.
Наперерез Вагрусу шагнул худощавый юноша в очках. Он выглядел безобидным и чуть ли не хилым, но глаза… то же выражение, что Вагрус запомнил по первой встрече с Марион. Как будто он лишь имитировал жизнедеятельность, как будто был лишён души. Незнакомец действовал с целеустремлённостью механизма, как поезд, летящий по рельсам, как бур, вгрызающийся в землю. И эти зрачки, пронзающие насквозь и будто препарирующие любое создание или объект, но пустые и мёртвые – в них горело не живое трепещущее сияние эмоций и идей, а выхолощенный, почти электрический, машинный свет.
– Ты… тоже гомункул? Как Марион? – догадался Вагрус.
– Не сравнивай меня с этой ущербной особью, – поморщился явно наигранно, лишь изображая свойственную людям реакцию, парень. – Не знаю, сколько ещё она собирается заниматься маскарадом, но из нас не получится такой, как вы. Она достигла кризиса самопознания и пытается выйти из него так, но это никуда её не приведёт.
– Почём тебе знать?
Гомункул саркастично фыркнул. Очень старательно и почти правдоподобно.
– Мы инструменты. Как говорящий и смеющийся автоматический ковш или как заводная самоходная лодка, вдруг получившая способность наслаждаться звёздами и рассуждать о них.
– Инструменты рассчитаны на принесение пользы, – Вагрус изо всех сил напрягался, чтобы выторговать себе спасение, из кожи вон лез. – Какая выгода тебе от моей смерти, если я выступил за вас? Я не захотел оставаться среди слабаков, не видящих дальше своего носа, я желаю достичь большего, чем все они!
– Ты предал тех, кто доверился тебе. Статистика показывает, что любой, кто раз уже подвёл, совершит это снова. Как только кто-то покажется тебе внушительнее и перспективнее господина Старатоса – ты выдашь всё, что знаешь и о чём лишь предполагаешь, чтобы втереться в милость, и тебя приняли под тёплое крылышко. Ты несамодостаточное ничтожество, кормящееся подачками других. И, если ты думаешь, что я позволю тебе здесь бродить и портить атмосферу особняка своим зловонным дыханием – ты ошибаешься!
Красивое, пусть и отдающее строгим пуританством и абсолютным отсутствием чувства юмора, лицо гомункула исказили брезгливый гнев и высокомерное презрение, словно его отрядили убирать валяющуюся посреди коридора падаль, которая и при жизни-то, даже в лучшие её дни, внушала лишь тошноту и оскорбляла понятия о прекрасном. Сам гомункул в холодном отчуждении нечеловеческого создания, стоящего выше проблем сброда из нищего квартала, уверенного, что ему не доведётся в них окунуться никогда – был безупречен. Чисто и аккуратно одетый, с правильной осанкой и жестами аристократа – он подходил этому роскошному, пусть и опасному, месту.
