Мы с Васей и Любой стояли на смотровой площадке и обозревали окрестности. Мы молча стояли втроем и ждали Мишу. И он появился.
– Похудел-то как! – вздохнула Вася.
И правда, он стал похож на духа, что бродит в безводных пустынях.
– Помните о Гробе Господнем! – сказал он, приближаясь к армии крестоносцев.
– Помните о Гробе Господнем! Помните о Гробе… – пронеслось по рядам крестоносцев.
Трубный глас возвестил о начале наступления.
Наша кавалерия двинулась галопом и расположилась так, чтобы сразу оказаться во фронте, во флангах и в тылу немалого отряда Саладина. Следом за кавалерией шагала пешая армия короля Англии. Вышитые флаги и позолоченные украшения сверкали и переливались тысячью оттенков при свете восходящего солнца – ближе к полудню никто из участников этой сцены не выдержал бы палящего крымского зноя. Даже видавшие виды сарацины, которые с воинственными возгласами размахивали пиками, осаживая своих лошадей, лишь когда оказывались на расстоянии одной пики от христиан. Всадники, вооруженные пиками, наносили друг другу удары своим тупым оружием, от чего многие из них повылетали из седел и чуть не поплатились жизнью. Смешались в кучу кони, люди, шум, гам, клубы пыли, и все это сопровождалось оглушительным грохотом каких-то музыкальных инструментов, которыми арабы издревле вдохновляли воинов во время сражения.
Однако, несмотря на всю мусульманскую маневренность, юркость, верткость и то обстоятельство, что Аллах якобы уже отдал сарацинам безвозвратно Иерусалим и всячески укрепил в борьбе за Святой город, крестоносцы теснили их только так, ломили, напирали, короче, дело дошло до того, что шатко сработанные Эдиком и Валерой «ВОРОТА В ИЕРУСАЛИМ» рухнули под натиском крестоносцев, и армия Саладина позорно бежала, разбитая наголову как раз в ту минуту, когда они были полностью уверены в победе.
Миша первым ворвался в дощатое сооружение с полумесяцем на холме Святого Георга и увидел, что посередине на табуретках гроб стоит.
– Гроб наш!!! – воскликнул Миша и осел на дощатый пол.
Все стихло. И в наступившей тишине раздался крик режиссера Жени.
– Гениально! Гениально!.. Кто-нибудь снимал это, черт вас всех подери??? – орал Женя, хотя сам перед началом атаки предупредил операторов, чтоб они это не снимали в целях экономии пленки.
– Я снимал, – сказал пожилой и матерый оператор Сергей Леонидович, который весь фильм раздражал Женю тем, что абсолютно его не слушался.
Женя обнял его и поцеловал.
– Это лучшая сцена «Ричарда», – сказал Женя. – Надеюсь, она будет по достоинству оценена в Каннах!
Мы отвезли Мишу в санаторий, уложили в кровать, Люба налила ему рюмку коньяка, Миша выпил безо всякого сопротивления и уснул. Спал он беспробудно два дня и две ночи. Все это время Вася, не смыкая глаз, провела у его постели.
– Миша, родной мой, любимый, ненаглядный, – говорила она ему, – это я, твоя жена Вася, вернись ко мне, Миша, я жду тебя и люблю, ты помнишь, у нас есть дочь Люся, довольно бестолковая девочка, звезд с неба она, конечно, не хватает, и зря ты, я считаю, устроил ее в музыкальную школу, но я понимаю тебя, ведь ты сам всю жизнь хотел научиться играть на аккордеоне и только в прошлом году смог его приобрести, а теперь играешь одну-единственную песню «Любовь пожарника» по двадцать раз на дню, сводя с ума всех домашних, но, знаешь, я давно хотела тебе сказать… мне нравится, Миша, как ты поешь ее и играешь.
