Однажды она застала дядю Витю с другой. Объятый сладострастьем, дядя Витя даже не заметил, как тетя Катя в своей неутешной скорби схватила кухонный нож – вниманье, доктор! – разум свой она затмила страстью дикой и… буквально с налету что-то отрезала нашему дяде Вите. Признаться, я до сих пор не пойму, что именно у дяди Вити сочла тетя Катя возможным отрезать без видимого вреда. Сперва ей хотели вкатить срок, а смотрят – Витя жив, здоров, соседи говорят, у него стал помягче характер, невооруженным глазом было заметно, что он явно переменился к лучшему; тогда тети Катино дело притормозили и вместо тюремного заключения дали «Заслуженного медицинского работника».
А тот, кто был виновен в распрях и раздорах, на повороте скорбного пути – мой неродной дядя Витя, покончив с прежней жизнью, страстно увлекся коллекционированием тропических бабочек. Он их покупал, выменивал, даже специально за бабочками отправился в турпоездку на остров Калимантан. Из этого путешествия дядя Витя привез пятьдесят шесть гусениц и положил их в морозилку. То отмораживая, то вновь замораживая, Витя сначала окуклил, а затем впервые в домашних условиях вывел редчайший вид бабочек «Голубая молния».
У нее такие мощные крылья, вы не представляете, в размахе тринадцать сантиметров! Ее окраска, доктор, до того прекрасна, что у человека захватывает дух, когда он смотрит на ее крылья даже в коллекции. А встреча с живой бабочкой – записывайте, Анатолий Георгиевич, записывайте – оставляет незабываемое впечатление – синей молнии. Причем цвет ее крыльев меняется в зависимости от угла падения света: иногда она сине-зеленая, иногда ярко-синяя, сине-фиолетовая, фиолетовая, но всегда ослепляет своей красотой. И она ужасно стремительная. Вжих! Вжих! – молниеносно – по Витиной малогабаритной квартире. Теперь тетка мучительно ревнует его к бабочкам. Он кормит гусеницу, а сам весь светится:
– Катя, Катя, – зовет он, – смотри! Она кушает и растет! Кушает и растет!
Слава его прокатилась по всей планете. Иностранные энтомологические музеи борются, чтобы за свой счет отправить Витю – кто на Соломоновы острова на поиски неуловимой райской орнитоптеры викториа регис или острокрылого орнитоптера, которого можно встретить лишь на сырых дорогах Суматры, Борнео или Малайского полуострова, кто в девственные леса Камеруна за парусником, огромным, как ласточка; кто в леса Бирмы, горы Бутана, в Китай, Армению и Палестину, на остров Целебес или за южноамериканскими длинноусыми особями агриппы, сводящими с ума коллекционеров своим изменчивым отблеском.
– Их если пугнешь, – говорит Витя, – бабочки взлетают, как салют в Москве на Красной площади в День Победы.
А ночью тоже очень красиво.
Сумеречные бабочки днем прячутся в потаенных местах и дремлют, но лишь заходит солнце, они пробуждаются, глаза их, рассказывает Витя, начинают сверкать; Витя смеется, рассказывает и смеется, причем так весело, и пестрых бабочек разноречивый хор клюет золотые зерна из Витиных рук, зерна золотой его печали.
Вы, Анатолий Георгиевич, умный образованный психиатр, вы хорошо знакомы с трудами Фрейда, Райха, Бертрана Рассела, Жан-Поля Сартра, Андрэ Бретона, потом этого… Бёмэ, Иван Петрович Павлов вами проштудирован, но знаете ли вы, как мой дядя Витя ночами ловит бабочек на свет?
В джунглях на полянке он расставляет сети – мощный фонарь направляет на эту сетку, заметьте, а не какой-нибудь там карманный фонарик. И в сумраке тропической ночи под южными созвездиями – доктор, вы знаете хотя б одно созвездье Юга? Какое? Южный Крест? Вот умница! К пылающему фонарю пусть не родного, не единокровного, но бесконечно дорогого дяди Вити, оскопленного бедной Анакондой, тучами, вы слышите, тучами слетаются ночные бабочки. Ненужных Витя веником сметает с сетки, но они кружат упрямо над Витей, и сонмища новых бабочек ночных несутся на его зов из мглы Вселенной.
