ГЕНРИ. Не беспокойтесь, миссис Терри. Все у вас получится.
ЭЛЛЕН. Мне трудно поверить, что все у меня получится в любой пьесе, которую я не репетировала. Вы репетируете со всеми. Другие сцены вы повторяете снова и снова, добиваясь своего. Собственно, требуете такой точности, уделяете столько внимания мельчайшим деталям, что это выводит из себя, и несколько раз я едва удерживалась, чтобы не закричать от раздражения. А со мной вы не репетировали вовсе.
ГЕНРИ. Да перестаньте. Вы уже играли эту роль?
ЭЛЛЕН. Не с вами.
ГЕНРИ. И текст вы знаете?
ЭЛЛЕН. Разумеется, текст я знаю.
ГЕНРИ. Заверяю вас, я буду произносить те же слова, что и другие Гамлеты, и делать то же самое, разве что получше многих. Поэтому представьте себе, что вы играете Офелию, как играли всегда, только с самым лучшим Гамлетом, и все будет отлично. А теперь, прошу меня извинить… (Поворачивается, чтобы уйти).
ЭЛЛЕН. Но, мистер Ирвинг…
ГЕНРИ. Да? Что еще? У меня дела, миссис Терри. В отличие от вас, я не только играю на сцене. Я еще и режиссер, и руководитель этого театра.
ЭЛЛЕН. Да, я знаю, и не хочу выглядеть паникершей, честное слово, не хочу, но вы действительно думаете, что у нас получится хорошая постановка, если мы с вами не будем работать вместе?
ГЕНРИ. Миссис Терри, мы не работаем вместе. Я – режиссер пьесы, а вы играете Офелию. У нас разделение интеллектуального труда. Вы не пытаетесь примерять на себя обязанности режиссера, я не пытаюсь изображать Офелию, и в этом случае все получится, как нельзя лучше. Заверяю вас, как только поднимется занавес, вы увидите стоящего перед вами Гамлета, и если знаете текст, бояться вам абсолютно нечего, это я вам обещаю. Все остальное предоставьте мне. (Снова пытается уйти).
ЭЛЛЕН. Но мистер Ирвинг… Мистер Ирвинг…
ГЕНРИ. Я надеюсь, миссис Терри, что вы не из тех злополучных актрис, которые становятся все более истеричными с приближением премьеры. Исходя из отзывов о ваших прежних выступлениях, я полагал, что вы совершенно не такая.
ЭЛЛЕН. Я не становлюсь все более истеричной, мистер Ирвинг, но я все больше тревожусь, что у меня не получится. Возможно, я не привыкла выступать с таким актером, как вы, но мне необходимо репетировать, чтобы почувствовать уверенность в себе. И я не думаю, что это чрезмерное требование. С другими вы репетируете, как сержант муштрует новобранцев. Вы с ними безжалостны. Абсолютно безжалостны. А я лишь сижу и наблюдаю, день за днем. В моих сценах с другими вы говорите с ними, но не со мной. Вы с каждым беседуете лично, но не со мной. Я этого не понимаю, мне это не нравится, и мне очень хочется, чтобы вы…
ГЕНРИ. Миссис Терри, если вы не чувствуете уверенности в себе, никакие разговоры не помогут. Уверенность идет изнутри. Я не могу вселить в вас уверенность. Я буду ставить пьесу, как считаю нужным, а вы будете выполнять свою работу, за которую я плачу вам немалые деньги. А теперь прошу меня извинить. (Уходит).
ЭЛЛЕН (в ярости, раздражении, подходит к самому краю авансцены, которая становится, когда она заканчивает монолог, мостом Ватерлоо). Какой же он напыщенный, самодовольный, холодный, тщеславный, непробиваемый, отвратительный монстр. С ним совершенно невозможно иметь дело. Холодный, как ночь, в которой я иду. Холодный, как туман на мосту. Холодный, как вода далеко внизу. Холодный, как комок на дне души, когда спектакль заканчивается, а ты не можешь смотреть в лицо зрителям или другим актерам, потому что знаешь – ты провалилась. Не просто не дотянула в каких-то сценах, а провалила все, что только можно, показала полнейшей бездарностью на глазах сотен зрителей, и этот позор останется с тобой навсегда, не закончится с завершением этого спектакля. Самый страшный, самый жуткий холод – это холод закулисья, который ты испытываешь, не справившись с ролью, не оправдав доверия, подведя всех остальных. Нет тебе прощенья, и не остается ничего иного, как бежать в туман и темноту, чтобы там сгинуть.
