– Прошу вас, благородные дамы, подумайте, если простая лодочница оказалась настолько сообразительной, что обманула двух столь коварных мужчин, то насколько же умнее должны быть те, кто прочел множество книг и у кого перед глазами был достойнейший образец. Достаточно ведь уже тех примеров женской добродетели, которые они видели, чтобы для женщины благородного воспитания добродетели эти стали не заслугой, а простою привычкой. Ведь коль скоро даже те женщины, которые ничего этого не знают, кому за целый год не приходится и двух раз сходить в церковь, чтобы послушать хорошую проповедь, чья жизнь уходит целиком на то, чтобы заработать себе кусок хлеба, – коль скоро даже такие находят в себе силу соблюсти целомудрие, то это означает, что добродетель всегда пребывает в их простых сердцах, ибо Дух Божий творит свои высокие дела в сердцах людей слабых и неразумных. Несчастна та из женщин, которая не хранит своего сокровища: сбереженное, оно несет ей великую честь, растраченное – покрывает позором.
– Мне думается, Жебюрон, – сказала Лонгарина, – что отвергнуть любовь монаха – это не такая уж большая заслуга. Гораздо труднее было бы его полюбить.
– Лонгарина, – ответил Жебюрон, – женщины, которые не привыкли иметь таких поклонников, каких, например, имеете вы, не станут пренебрегать и монахами. Среди них ведь есть люди статные, сильные, живется им привольно, и они от этого здоровее, чем, например, такие, как мы, которые всю жизнь бегают в упряжке. Они обольстительны, как ангелы, и наглы, как дьяволы. Поэтому женщины, которые другого ничего не видели, поистине добродетельны, если они умеют вырваться из их лап.
– Вы можете говорить что вам угодно, – воскликнула Номерфида, – но я бы скорее бросилась в реку, чем согласилась лечь спать с монахом.
– Вы, должно быть, хорошо плаваете, – смеясь, сказала Уазиль.
Номерфиде это замечание показалось дерзким, и, решив, что Уазиль отнеслась к ней неуважительно, она гневно сказала:
– Я знаю женщин, которые отказывали мужчинам гораздо более приятным, чем какой-нибудь монах, и не трубили об этом по всему свету.
– Они еще меньше трубили тогда, когда уступали их просьбам, – добавила Уазиль, которую этот гнев рассмешил.
– Я вижу, что Номерфиде не терпится что-нибудь рассказать, – вступился Жебюрон, – и я хочу предоставить ей это право, чтобы она поделилась с нами тем, что знает.
– Все, что здесь говорилось, – сказала Номерфида, – так мало меня трогает, что не вызывает во мне ни радости, ни зависти. Но уж коль скоро вы предоставили мне слово, я попрошу вас выслушать мой рассказ, чтобы вы знали, что если, как мы только что видели, находятся женщины, которые не дают себя соблазнить, есть и другие, которые легко поддаются соблазну. А так как мы поклялись говорить только правду, я не хочу ничего скрывать, ибо точно так же, как добродетель этой лодочницы не приносит чести другим женщинам, если они не следуют ее примеру, так и порочность какой-либо другой особы женского пола никак не может служить к посрамлению всех остальных.
