О деньгах мы не говорили, но было понятно, что денег у него нет. Тем не менее мобильный телефон у него все-таки был. Мы обменялись номерами и разошлись.
Наш разговор произвел на меня определенное впечатление. Я все время вспоминал его и пытался понять, что же я в самом деле услышал. Я переваривал эти мысли, пока не настал момент набрать его номер. Мы встретились еще несколько раз, и я понял, что уже нахожусь внутри этой ситуации. Я представил себя Гердом и понял, как был бы разочарован, если за этими нашими встречами больше ничего не последовало бы. Мне пришлось провести детальную инвентаризацию своих мыслей, чтобы понять, что же заставило меня, находясь в трезвом уме, пуститься в непонятную авантюру.
МОЯ ИСТОРИЯ
Ко времени нашей встречи с Гердом мне было 46 лет и я успел много чем позаниматься. В основном я работал спортивным журналистом Эстонского телевидения. В 1975 году в спортивной редакции, которой тогда руководил Тоомас Уба, была острая нехватка кадров. По совету легендарного руководителя отделения журналистики Тартуского университета Юхана Пеэгеля я поступил туда на работу. Я был, можно сказать, юнцом, но Тоомас, или, как мы его все звали, – Том, сразу принял меня за своего. Начиная с самого детства я был помешан на спорте, особенно это касалось легкой атлетики. Том был из такого же материала. Мы оставались с ним друзьями до самой его смерти в 2000 году. За двадцать лет работы я сделал тысячи материалов на спортивные темы, провел бесконечное количество вечерних новостных эфиров и с большой вероятностью занимался бы этим до конца жизни.
Первая трещина в монолитном бетоне образовалась 12 октября 1988 года, когда в Таллиннском горхолле6 чествовали олимпийцев Эрику Салумяэ7 и Тийта Сокка8. Они привезли из Сеула золотые олимпийские медали. Там собрались все обладатели значимых спортивных наград, это было время борьбы за национальное освобождение, зал был украшен морем флагов, настроение было соответствующее. В тот день я заболел, но температура в 39 градусов не помешала мне вместе с Томом быть ведущим этого вечера. Понятно, что в таком состоянии мне было нелегко сосредоточиться. Я сказал Тоомасу, что, несмотря на все наши будущие достижения как спортивных журналистов, какими бы они ни оказались, превзойти сегодняшний вечер нам никогда больше не удастся.
Это ощущение потолка, которого мы достигли, не было каким-то горячечным бредом, эта мысль застряла у меня в голове и не давала покоя. Эпоха, как мне тогда казалось, не способствовала спортивным новостям. Эмоции, связанные с независимостью Эстонии, были столь сильными, что не оставляли места для иного выбора.
20 августа 1991 года, в день, когда Эстония восстановила свою независимость, мы с Тоомасом находились в Японии на чемпионате мира по легкой атлетике и готовились к передачам. Туда мы уехали спортивными репортерами от Советского Союза, а назад возвращались уже гражданами свободной Эстонии. На нашем рабочем месте вместо таблички с надписью «СССР» через полдня красовалась надпись «Республика Эстония – ЭТВ». Кто распорядился насчет новой таблички и кто это сделал, я не знаю, но состояние шока было абсолютным. Я просто расплакался, и всякий раз, когда я про это вспоминаю, то не в состоянии говорить об этом спокойно. Эти минуты в Токио стали в моей жизни самыми яркими и останутся такими до конца моих дней.
