Как только я села за стол, затрезвонил телефон. Сначала позвонил Старосельцев, заикающийся от нетерпения, и был страшно разочарован, что прокуратура района ничего не знает о преступлении века; потом в течение пятнадцати минут позвонили пятнадцать знакомых журналистов, по одному каждую минуту, с тем же самым вопросом. Трубку они клали с твердой уверенностью, что я уже в низком старте перед выездом и просто скрываю от них самое интересное. Некоторые, похоже, стали планировать засаду перед прокуратурой, чтобы упасть мне на хвост. Я отнеслась к этому философски, но через полчаса и меня засвербило.
Я пошла к Лешке и поделилась с ним своими сомнениями:
– Леша, что ты думаешь насчет этого похищения?
Лешка с трудом оторвался от заключительных фраз постановления о прекращении уголовного дела по факту обнаружения мужского трупа в раздевалке строительного треста. Я самолично везла Горчакову заключение экспертизы из морга, поэтому знала, что смерть там некриминальная, а наступила от отравления этиловым спиртом, и искренне радовалась за коллегу.
– Представляешь, шеф велел ознакомить мать потерпевшего с заключением экспертизы. А она теперь жалобы пишет: мол, точно, моего сыночка убили злодеи, отравили, поскольку он сроду этот этиловый спирт не пил, а исключительно водку.
– Сочувствую. У меня самой такая же жалоба…
– Это по криминальному аборту, что ли? Я кивнула.
– Выкрутишься. – Лешка пожал плечами. – А вот мне что делать?
– Выкрутишься, – не осталась я в долгу. – Ты слышал что-нибудь о похищении?
– Жены Масловского?
– Значит, слышал.
– Да не больше, чем ты. А что?
– Ничего, просто интересно.
– Маш, – Горчаков заглянул мне в глаза снизу вверх, – что тебе интересно? Небось почему мы еще не расследуем это похищение? Тебе своих дел мало?
– Да нет, мне своих дел хватает.
– Ну а что ты тогда маешься?
– Что-то здесь не то. Все средства массовой информации передали, что жену Масловского похитили, а у нас тишина.
– Ты огорчена? – Лешка хмыкнул. – Да наплюй. Тишина – и слава Богу.
– Да? А потом выяснится, что ее действительно похитили, а время уже упущено.
– Ну иди и предложи свои услуги. Горчаков отвернулся и демонстративно застучал по клавишам.
– Интересно, куда я пойду? – вздохнула я, и Лешка снова оторвался от своей работы.
– Ну, ты чокнутая! Ты и вправду идти собралась? Предлагать услуги? Я тебя сейчас запру в кабинете, будешь мне дело подшивать!
– Ладно, некуда мне идти.
Я потрепала Лешку сзади по вихрам, сквозь которые начинала просвечивать лысина, и ушла к себе. Не успела я усесться за стол и разложить перед собой жалобу по криминальному аборту, примериваясь, как половчее написать ответ, чтобы не обидеть заявительницу, как дверь стремительно распахнулась, и вошла миловидная женщина средних лет. Та самая жалобщица.
Она так и представилась:
– Я – та самая жалобщица.
Я непонимающе уставилась на нее.
– Ну, это моя жалоба у вас, – показала она на листочки бумаги на краю моего стола.
Впечатления неутешной вдовы она не производила. Я продолжала смотреть на нее, не зная, что ей сказать.
– Вы этот бред всерьез не принимайте, – весело заявила она, подойдя к столу и потеребив краешек жалобы. – Можно, я присяду? А у вас курят? – Она достала сигареты и закурила, не дожидаясь разрешения. Выпустив пару колечек дыма, жалобщица покрутила головой в поисках пепельницы и, не найдя, протянула руку к собственной жалобе, ловко свернула ее в кулечек и стала стряхивать туда пепел. «Интересно, что дальше?» – подумала я.
