Николай Белинский в этой компании был старше всех – возраст за пятьдесят. С благородной бородкой, как у тёзки-критика, знакомого каждому со школьной поры по портретам.
Николай считался лёгким на подъём, к тому же Станислава он знал по работе задолго до того, как к ним присоединилась вся остальная компания. Прикипел душой к его творчеству, сам в юности баловался стихами.
Будучи хорошим журналистом, понимал, что в этой сфере ему не преуспеть. За преданность был ценим другом. Взамен получал радость общения с талантливыми людьми, присутствовал на творческих встречах, праздниках, видимо, этим как-то компенсируя одиночество.
Ему тоже нравилась Ольга. Когда та влилась к их компанию, у него неожиданно что-то шевельнулось в душе. Но с женщинами он был робок и всячески скрывал свои симпатии.
К тому же замечал не раз плохо скрываемый интерес Ольги к Андрею…
– Дождёмся темноты и двинемся к трамваю, – предложил Андрей. – Пересядем в электричку и доберёмся до Ессентуков, где от вокзала рукой подать до дома Стаса.
– Но я почти раздет, – воскликнул Михаил. – Сидел себе у моря в шезлонге, мечтал и вот…
– Ничего, обернём до пояса пледом, окружим нашими хорошенькими дамами со двух сторон и проведём, словно кавказского пленника, в вагон.
Народ в двадцать первом веке привычен ко всему, – убеждённо произнес Николай. – Только не подавайте виду, что стыдитесь.
Станислав добавил:
– Сейчас кардинально поменялись мода и нравы. Женщины ходят в брюках, летом – полуобнажёнными, а бывает, очень живописно одеты, или нарочито небрежны.
Это всё веяния моды, по сути, навязанной безвкусицы. Мужчины и женщины носят брюки, так называемые джинсы, с искусственно потёртыми штанинами, с дырками на коленях.
Носят всё и все подряд: толстые и худые, те, кому это идёт или не идёт категорически…
Не удивляйтесь, если увидите на лицах пирсинг – такие блестящие бусинки на носу, на бровях, на коже. А ещё татуировки на разных частях тела у мужчин и женщин. Поверьте, даже у меня это вызывает внутренний протест, но что поделаешь, как говорил Цицерон: «O tempora, o mores!»*2
– Да, сложно, но постараюсь освоиться.
– Друзья, – нетерпеливо произнёс Станислав, – хватит разговоров, уже темнеет. Пора собираться.
Женщины собрали остатки еды, мусор.
– Мы забыли предложить Михаилу Юрьевичу поесть, – словно опомнился Андрей.
– Почти двести лет у меня не было во рту и крошки. Земная пища не интересовала. Но сейчас, пожалуй, я бы перекусил чего-нибудь. Чем теперь питаются на белом свете?
Андрей подхватил шутку:
– Да всё тем же, Михаил Юрьевич, боюсь только, не все продукты вам понравятся, они далеко не те, что были в ваше время.
Лермонтов надкусил было хлеб, но словно поперхнулся.
– Андрюха, не пугай человека, – заволновался Стас, – шутки твои некстати.
Андрей, пренебрегая этим замечанием, продолжил:
– Михаил Юрьевич, не бойтесь, не отравитесь, мы всё уже проверили на себе, – и непринуждённо рассмеялся.
– Я не всё понял из ваших слов. Мне теперь придётся основательно поработать с разговорным языком.
– А вот колбаски не желаете? – Предложила Ольга, – есть огурчики, перец болгарский, помидоры, картошечка…
– Колбасу, овощи – знаю… – Он откусил кусок «Докторской» и сморщился. – Что это? Или я забыл вкус еды?
– Может, попробуете огурец с хлебом? – Несмело предложила Ольга, – вот помидор, болгарский перец.
– Есть захотелось, значит, я живой, это радует. – Продолжал шутить Лермонтов. Откусил огурец, пожевал. Потом перца и хлеба. – Всё какое-то мне непривычное, не сказать, что противное. Хлеб другой…
