Заинтересовавшись, я приблизился к витражам, коснулся пальцами свирепой львиной морды, спустился по вырезанному узору. Девчонка тем временем присела на корточки и полезла в ящик. Вытащив из него скатерть, подлетела к столу и принялась стелить.
– Конец девятнадцатого века, Франция. Ренессанс, – просветил Борис Эдуардович.
– Орех.
– Да. Увлекаетесь?
– Немного, – уклончиво ответил я, пальцы дрогнули. Отдёрнув руку, развернулся.
– А у нас с супругой любовь с первого взгляда, – он как-то тепло улыбнулся и, усаживаясь на кожаное сиденье, поспешил пояснить: – К антиквариату. Ещё с университета собирали запрещённую литературу. Сначала покупали для своей коллекции. В обычных букинистических магазинах. А потом стали продавать. В какой-то момент организовали с партнёрами аукцион, и тут, что называется, закрутилось.
– Мне всегда было интересно, – потёр бороду ладонью. – Как можно доказать, что вещь действительно старинная? – я подошёл к столу и разместился через стул от Бориса Эдуардовича.
– Вина?
– Кофе, если можно.
– Дочка, сделай нам… двойной эспрессо? – вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.
– Сейчас, – кинула Ростислава, подпрыгивая за яркой пузатой банкой, стоящей на верхней полке кухонного шкафчика. Я поднялся и, обогнув стол, снял ей аминокислоты.
– Спасибо, – буркнула, явно недовольная тем, что придётся готовить для меня кофе.
Наклонился к самому её уху.
– Не за что, Котёнок, – прижался губами к женскому виску, припечатывая банку на столешницу.
– Проследить судьбу вещи – сложно. Настоящий детектив, – продолжил Борис Эдуардович, едва я вернулся. – Была одна история с кольцом декабриста Евгения Оболенского. Она началась с восстания на Сенатской площади. Оболенский там играл ключевую роль.
– Это получается тысяча восемьсот… – я задумался, вспоминая историю.
– …двадцать пятый, – подсказал он.
– Почти двести лет, – прикинул я.
– Да, получается, так. – Кофемашина заурчала, и я сосредоточился, вслушиваясь в каждое слово. – Декабристов осудили, заковали в кандалы и отправили в ссылку. А когда вышел царский указ – кандалы снять, они их сохранили. Трубецкой предложил сделать из кандального железа кольца и носить, как своего рода символ дворянской свободы. Но от металла начались проблемы с кожей, и они решили с внутренней стороны отделывать их золотом. Такое кольцо Оболенский подарил сестре, и оно передавалось в её семье по наследству, пока не оказалось у девушки, которая вышла замуж за внука конструктора Фёдора Токарева.
– Он создал пистолет ТТ, – прокомментировал я.
– Да, – подтвердил он, а я машинально, прямо из рук забрал у Ростиславы чашку бодрящего напитка.
– Осторожно, горячий! – предупредила она.
– И в итоге его продали на нашем аукционе в частные руки. – Борис Эдуардович выдержал короткую паузу и, предвещая мой следующий вопрос, добавил: – За шесть миллионов рублей.
– Неплохо. Но вы так и не сказали, как смогли доказать, что кольцо подлинное?
– Провенанс[1], семейная родословная, документы, фотографии. Даже каталог выставки имелся, где показывали именно это кольцо. Поэтому, естественно, мы прошли экспертизу в Историческом музее.
– То есть, если нет никаких подтверждений, то всё – ты в пролёте?
– Им раз в полгода приносят похожие кольца и просят проверить их на подлинность. Вот только без ничего проследить историю невозможно, – он метнул быстрый взгляд на Анну.
Девушка стояла, прислонившись поясницей к столешнице, и смотрела сквозь нас расфокусированным взглядом, думая по ходу о чём-то своём. Внимательные глаза Волкодава потемнели. Отпив кофе, он положил руку на стол и на какое-то время замолчал, погрузившись в размышления.
