Гибель Республики. Хроника в сценах и документах - страница 8
Красс, богач, полководец:
– Браво, Гортензий! Жаль, не на Форуме выступаешь ты, а вокруг не проклятый плебс. Это был бы твой лучший спич, кой сразил бы любого, хоть Цицерона… Мой черёд? У меня есть индийские драгоценные бусы, стоимость триста тысяч денариев. Подарить это камню? Глупо, нет смысла.
Клодия, щурясь:
– Я поняла тебя, Красс, повергнувший Спартака. Запомню. Но я не девка.
Юный Саллюстий:
– Ради Юпитера! Юность страждет, сытая старость над ней смеётся… Что ж ты, Катулл наш, где твои ямбы? Пой о прекрасной патрицианке!
Тот, не ответив, тянется к чаше и отпивает.
С ложа, встав, направляется к Клодии Марк Марцелл, статный гордый сенатор лет сорока:
– Что сказано здесь ― неправда, пусть бы сказал сие сам Катон Марк Порций, наичестнейший из римских граждан. – Гость продолжает дальше по-гречески: – Знают двух Афродит: Небесную, дочь Урана без матери, и Земную как младшую, дочь Дионы и Зевса. Пусть эти статуи, что блистают нам мрамором в ярком свете светильников из зелёного золота, не изваяны Фидием, но хватило гармонии, чтоб, взирая, испытывать вдохновение и священный порыв. Я, поднятый веяньем светлых чистых идей, оглядываюсь и – боги! – только что в грёзах видел прекрасное, а сейчас моё зрение на двух новых крылах возносится к малолюдной обители вечных женских богинь, где – ты, наша Клодия, сочетавшая часть духовную Афродиты Небесной с частью телесною Афродиты Земной!
Брат Клодии, Клодий Пульхр, или Клодий Красавчик, переписавший себя в плебеи из рода Клавдиев, из патрициев, чтобы стать народным трибуном, мерно болтает в чаше вино, язвя:
– Обобщу, Марцелл: наш Катон столь зануден, так как он в собственное катонство впряг идеальное по занудности родовое катонство прадеда Цензора? – Клодий пьёт вино. – У тебя, сестра, есть чем их всех принять, твердят, а у статуи нету! – Клодий хохочет.
Злясь, Катулл двигает вазу с фруктами, маясь ревностью.
Входит в белой, изящнейшей, с золотым шитьём, тоге Цезарь и говорит для всех, глядя только на Клодию: – Сожалею, простите. Я опоздал, друзья. Предпочту повиниться.
Клодия:
– Докажи, что я лучше мраморных статуй.
Цезарь проходит и опрокидывает Диану. Пол усыпают сотни осколков.
– Был ли я весок?
Клодия, томно:
– Да… Проводи меня… Посоветуй, что мне надеть, Гай Цезарь, ибо желаю принарядиться.
Оба скрываются, и Катулл кричит:
– Эй, чудовище! Люди славят Венеру лучшей из лучших? Я назову её милой, станом прямой, красивой. Ей по частям хвала. Не признаю лишь лучшей. Ибо разящих нет в ней достоинств. В теле богини нет искр любви живой, ни единой… Клодия, слушай! Ты много лучше. Ты обездолила женщин Рима! Прелесть и чары только в тебе одной! – Он кидается к выходу.
Подле Тибра в трущобах жмётся таверна, полная нищих, жуликов, ветеранов войн Суллы и гладиаторов. Слышен стук винных кружек, треск от жаровен. Тусклый светильник чадно коптит в свод с чирканным женским туловом, а под ним сквернословие.