Деньги в зоне не функционировали из-за опасности их радиоактивного загрязнения и выноса радиации за пределы этой изолированной территории. Питание было налажено хорошо, кормили по талонам в нескольких столовых, по памяти стоимость дневного рациона составляла 2 рубля 86 копеек, по тем временам хорошие деньги, рационы питания разрабатывались врачами-диетологами.
Военные проживали в палатках за пределами 30-километровой зоны, строители в вахтовом посёлке Зелёный Мыс и частично в самом Чернобыле. Работали по вахтам»[10].
Щербаков В. И.: «В Чернобыль я ездил три раза, сначала на месяц, а потом только на день с инспекцией. Утром туда, вечером обратно. Вроде немного, да и в самой опасной зоне не был, но память о нём у меня до сих пор сидит в щитовидке в виде двух узлов.
Уже когда вошёл в правительство в качестве министра – пришлось вновь заниматься вопросами последствий аварии. Меня назначили председателем комиссии правительства по присуждению персональных пенсий. Важной составляющей в списке были чернобыльцы. Потом как председатель Госплана знакомился с документами специальной комиссии, расследующей причины аварии… Так что довольно много про это знаю.
Поэтому сериал “Чернобыль” смотреть не стал, мне хватило несколько эпизодов, после чего понял, что сняли полную чушь и клюкву. Всё было совсем не так!»
Сын Б. Г. Щербины рассказывал, как его отец вернулся в Москву. Он позвонил жене, Раисе Павловне, попросил прислать во Внуково бельё, одежду, потому что всё, что было на нём, сожгут.
«Мама на скорую руку всё собрала, – вспоминает Юрий Борисович Щербина, – и я поехал в аэропорт. Отцу вернули только депутатский значок, удостоверение зампреда и ключи от сейфа. Всё остальное, как положено, сожгли. Хотели ещё наголо остричь, но Борис Евдокимович наотрез отказался, так как ему предстояло выступать по телевидению. Часа два мыли волосы какой-то пеной и только после этого отпустили домой»[11].
Щербаков В. И.: «Жизнь дала мне возможность познакомиться с удивительным человеком, руководившим нашей атомной отраслью, легендарным сталинским наркомом Ефимом Павловичем Славским, возглавлявшим атомную отрасль практически со дня её официального появления в 1943 году.
В 1986 году после поездки в Чернобыль я попал на совещание в Министерство среднего машиностроения СССР к Е.П. Славскому, на котором проводился разбор “полётов”. В нём приняли участие уважаемые седовласые люди – руководители атомной отрасли, – практики и учёные. Одним из вопросов являлось обсуждение, сколько в СССР ещё осталось одноконтурных реакторов и что теперь, после аварии на аналогичной Чернобыльской АЭС, с ними делать. Докладывал о состоянии дел академик Велихов, сказавший, что разговор идёт о 10 (насколько я помню) подобных реакторах, на модернизацию и преобразование каждого из которых в двухконтурный потребуется по 1 млрд рублей. Технологические возможности позволяли за год выполнить работы только на одной станции. Выходило, что все преобразования можно было завершить за 10 лет, потратив на это 10 млрд рублей.
В голове тогда закрутились знакомые цифры: 2,5 млрд стоил родной АвтоВАЗ. Со строительством нового города (напомню, Тольятти) – 5 млрд. В 5 млрд стране обошёлся ставший родным мне КамАЗ. На БАМ за три пятилетки страна потратила 15 млрд рублей. Масштаб вложений понятен.
После предложений учёных Ефим Павлович встал, обошёл свой стол, помолчал примерно минуту (а это очень долго) и бросил фразу: “Ну, мужики, вы, б…, даёте! Ну десять миллиардов я вам ещё найду! Но десять лет! Вы же за это время все поумираете, и с кого мне за исполнение спрашивать?!”
