. Мы видим на ней двух парней – хотя, по мне, их легко можно принять за двух девок, и – да, да! – они целуются, а ты смотришь на это, положив руки на свою мотню. Почему ты положил их туда? Этот жест означает, что СК One – качественный продукт?
– Секс помогает продажам, чувак.
– Понимаю.
– Чем лучше выглядишь, тем больше видишь.
– А вот интервью, которое ты дал журналу YouthQuake, – кстати, прими мои поздравления: ты на обложке, и глаза у тебя подведены миленьким таким коричневым карандашом…
– Это терракота, – вздыхаю я. – Но не суть.
– …и они спрашивают тебя, с кем бы ты хотел пообедать, и ты отвечаешь: с Foo Fighters, с астрологом Патриком Уокером – который, кстати, уже умер – и (это ведь не опечатка, верно?) с Унабомбером[64].
Мы смотрим друг на друга.
– И что такого? – говорю я.
– Ты хотел бы пообедать… с Унабомбером? – спрашивает он. – Ты считаешь, что это – важная информация? Ты полагаешь, публике действительно стоит знать об этом?
– Моим поклонникам – стоит.
– Еще одна цитата, которую приписывают тебе, если это не очередное искажение: «Вашингтон, округ Колумбия, – самый отстойный город в мире, в котором живут самые отстойные в мире люди».
– Но, папа…
– Я живу и работаю в Вашингтоне, округ Колумбия. То, что ты говоришь и делаешь, может серьезно повлиять на мою жизнь, а поскольку моя жизнь такова, какова она есть, влияние это может быть крайне негативным.
– Папа…
– Просто будь добр это помнить.
– Я тебя умоляю!
– Тут также сказано, что ты играешь в группе, которая называется Pussy Beat, а прежде она называлась Kitchen Bitch…
– Мы поменяли название – теперь мы просто Impersonators.
– О боже, Виктор, а с какими людьми ты водишься…
– Папа, когда Чарли и Моник татуировали своего грудного ребенка, я устроил целый скандал. Ну и что? Из-за этого ты считаешь меня преступником?
– Прибавь к этому то, что, по словам твоей сестры, твои фотопробы для книги Мадонны утекли в интернет.
– Папа, я держу все под контролем.
– Откуда ты знаешь, Виктор? – спрашивает он. – Это все дурно пахнет. Очень дурно.
– Папа, вся жизнь дурно пахнет.
– Но тебе-то зачем стремиться пахнуть еще дурнее?
– Итак, ты мне хочешь, в сущности, сказать, что я серединка на половинку?
– Нет, – говорит он. – Не вполне.
– Это следует понимать так, что на наличные рассчитывать не приходится?
– Виктор, прошу тебя, не надо! Мы об этом уже столько раз говорили.
После непродолжительного молчания я повторяю:
– Так на наличные рассчитывать не приходится?
– На мой взгляд, тебе должно хватать содержания.
– Послушай, Нью-Йорк безумно дорог…
– Переезжай в другой город.
– О господи, посмотри на вещи реально!
– Что ты от меня хочешь, Виктор?
– Папа, – шепчу я, – пойми меня: я – банкрот.
– Через пару дней тебе придет чек.
– Я уже его потратил.
– Как ты мог его потратить, если ты его еще даже не получил?
– Поверь мне, я и сам теряюсь в догадках.
– Раз в месяц ты получаешь чек, Виктор. Не чаще. Не реже. Понял?
– Что ж, видимо, придется мне изнасиловать кредитку.
– Блестящая идея, сынок.
Аманда де Кадене останавливается возле нашего столика, целует меня в губы и уходит, сказав, что мы встретимся вечером, даже не дав мне возможности представить ее моему отцу.
– Как поживает Хлоя? – спрашивает он.
20
Обед оказался щадяще недолгим; сейчас всего лишь 13:10, и я прошу водителя выкинуть меня на углу Бродвея и Четвертой, чтобы заскочить перед репетицией в
